Today is only yesterday's tomorrow
***
26 марта
Тлеет. Тлеет. Угольки тлеют. Меня оставили следить за огнём. Правильно: мне за своим огнём следить надо, не погасить ненароком, не переступить черту, за которой – безверье. Так тонко, так хрупко… Хочу верить. Хочу верить. Неужто мне можно отказать в такой ничтожной малости?..
читать дальшеНет дыхания и жизни в моих новых строчках. Просто отчёт, сухой отчёт. Я должен это помнить. Должен помнить, как мы пытались, как мы боролись, как мы искали везде и повсюду. Наб бродит по берегу. Или… уже не бродит? ушёл?.. Ах я подлец, почему я не последовал за ним? Очаг тлеет. Внутри всё тлеет. Я снова иду по кругу, словно в аду, и из него, кажется, нет выхода.
Если вы живы – вернитесь. Если мертвы – отпустите.
Потолок над головой нависает и ширится. Стать на колени? – да я ведь и так на коленях… Проще было пасть ниц; что ж, возможно, меня это ожидает, если я совсем затравлю себя. Как хочется бежать, кричать, звать на помощь, чтобы кто-нибудь другой, не я, не кто-нибудь из моих друзей, пришёл бы и разобрался в этой страшной головоломке, вернул бы все нужные детали, расставил бы всё на свои места…
Так я и буду просить. Неужто мне можно отказать в такой ничтожной малости?..
Господи. Господи…
Эта мысль пришла мне ещё на берегу, и я тогда не удивился, что она явилась так поздно. Я не успевал подумать о Небе, я не успевал прийти в отчаяние и воззвать к Спасителю; рядом со мной был Сайрес Смит, и он преодолел бы всё, даже невозможное.
Теперь я один – что же мне остаётся? Я бессилен – у кого просить помощи?
А меня услышат? – всё равно, пусть даже не услышат. Какая разница?.. Будто кто-то задумывается об этом!..
Хочу верить. Господи!.. Священник в старой церкви на главной площади говорил с какой-то оборванной девушкой, что Господь принимает в обитель Свою всех – и праведников, и грешников. Помню – проходил мимо. К Сайресу.
Кто на нас смотрит – оттуда, с высоты?.. Кто бы Он ни был – только бы помог, сделал бы что-нибудь, ну хоть что-нибудь; один намёк – я буду доволен, разве много мне надо, разве много я требую?..
Я не требую – я прошу; я, Гедеон, раб Божий, у меня не осталось ничего – помоги, Господи!
Отче наш!.. – и хлынули слёзы.
Шепчу. Ещё надеюсь…
«Отче наш… Иже еси на небесех… - какие странные, незнакомые слова, полузабытые, из глубокого детства, странные смутные образы, непривычно, шатко... И всё же я говорю это искренне; сколько несчастных посылали к Небесам эти фразы, чувствую: что-то рвётся у меня в груди; я верю в то, что говорю! – Отче наш… Иже еси на небесех… Да святится имя Твое… Да приидет Царствие Твое… Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… - слёзы беззвучно текут по щекам; я не знал, не предполагал, что́ может дать молитва; но в руках, сцепленных на груди, я вдруг ощущаю силу, непонятную силу… Откуда бы ей… взяться… Я же не давал себе спуску… - Хлеб наш насущный… даждь нам днесь; и остави нам долги наша… якоже мы оставляем должником нашим… И не введи нас во искушение… но избави нас… от лукаваго…»
Свет! я вскакиваю на ноги, в голове море мыслей, идей, соображений, все они чисты и положительны, и все говорят о надежде… Вытираю слёзы, сжимаю горящее лицо ладонями; не думая, почему и зачем, вырываюсь наружу, несусь по песчаному берегу, несусь к морю, поглотившему моего дорогого друга… Вы здесь! Вы где-то здесь, я знаю, я вернулся к морю, чтобы найти ответ; я пробуду здесь, я буду думать, рассуждать; вы не могли погибнуть, это слишком невероятно!..
Да, океан пустынен, да, океан нем и глух, ну так и что ж, да разве не даден мне разум, чтобы проникнусь сквозь это равнодушное молчание; да разве не могу я продолжить поиски – хоть где угодно; и что с того, что я брожу по кругу?! Ответ где-то здесь, я вижу, я знаю!.. о… как хорошо… как радостно… я знаю!
Спасибо Тебе, Господи!.. Подъём так велик, что я некоторое время брожу по берегу, туда-сюда меня кидают мысли… Но, постепенно успокаиваясь, начинаю думать, размышлять. Прочь, отчаяние. С ним моя мысль не будет ясна.
Сайрес упал в воду – но на каком расстоянии от берега это случилось? Каким бы оно ни было, то, что его – живого или мёртвого – ещё не вынесло на берег, более чем удивительно. А Топ? Разве эта сильная и смелая собака не помогла ему, разве с её поддержкой невозможно было спастись? Сайрес Смит – ведь это человек, умеющий абсолютно всё, выживающий всюду; Наб прав: он не мог погибнуть просто так. Его нигде нет – непонятно. И Топа тоже нет – тоже неправдоподобно. Должен же был появиться хоть один из них?..
Хватаю записную книжку. Скорее – не потерять нить рассуждений, потом это может помочь, вполне возможно, это окажется полезным!.. Пишу длинными кручёными фразами, постоянно черкая и перечёркивая ненужные слова; вместе с рассуждениями на бумагу сыпется то, что я не могу выговорить и выплакать, то, что воспылало во мне благодатным светом после молитвы; у меня опять есть надежда, и теперь это поддерживает меня, а не разъедает и не угнетает.
Да, да, не плакать, не плакать!.. У меня и так мокры две страницы, довольно горя, нужно рассуждать!.. На что этому морю, над которым сейчас так предательски собираются тёмные тучи, мои стенания и мои слёзы? Я лихорадочно пишу; что-нибудь да выйдет, так или иначе, что-нибудь да будет, что-нибудь получится!..
Медленно прячу книжку в карман. Мысли кипят, а морская гладь завораживает. Она темнеет, мрачнеет, как человеческое чело, бурное свистящее дыхание океана доносится до меня, меня обступает мгла со всех сторон. Волны катятся одна за другой. В них исчез Сайрес. Стою, замерев, не двигаясь. А на горизонте всё темнее. Ветер треплет мне волосы, они лезут в глаза; ветер гонит тучу прямо к нам. Где-то вы сейчас, Сайрес, как-то вам сейчас?.. Небо хмурится, что же это?.. Что же будет? Я волнуюсь, я жду, жду… Скоро вернётся Пенкроф, я спрошу у него про расстояние – и тогда пойду дальше, дальше, я не стану останавливаться и бросать. Глаза блуждают в взбудораженном сереющем просторе. Я опять невольно ищу, а в голове – одни и те же вопросы. Мне спокойнее, я могу рассуждать, но свежий ветер треплет сильно, а я здесь без пальто, и холод залезает под рубашку. Нет, я не менее, чем вы, Сайрес, упрям, и я не уйду отсюда. Господи, я не отступлюсь!.. Господи, я не потеряю надежды!.. Буря всё ближе... Что это за проклятое место, где так часто воют ветры и рыдает дождь?.. Сайрес, я не отступлюсь!.. Господь услышал меня – значит, и вы услышите… Я ещё здесь. Держитесь.
Найти меня здесь, в таком положении, неотрывно смотрящим на море, - наверное, горько и жалко; но что я могу сделать, если меня как магнитом тянет к берегу, к единственной отправной точке, откуда можно заново начинать наши поиски. Да, я не согласен. Да, я говорю резко. Да, я не желаю признавать, что Сайрес Смит погиб, что он мёртв. Я пока ещё не самоубийца. Я мечусь от веры к отчаянию, но молитва как-то укрепляет, и, Господи, я ещё могу, кажется, сказать: неправдоподобно. Думайте, что хотите, Пенкроф. Я не собираюсь терять надежду.
Огонь весело пляшет в очаге. Вчера, на этом же месте, существуя полностью по наитию, я писал механические точные фразы; а потом тьма навалилась на меня, чудовищная усталость вырвала из рук карандаш, и я провалился в сон, как проваливаются в пропасть. По-моему, я был краток и точен с ними. А Наб, бедный, не верил и плакал. А я рухнул на песок, так, что, кажется, вполне бы мог вызвать пренебрежительную насмешку. Да, я был спокоен. Внутри у меня была отвратительная пустота, в которой, по-моему, очень легко затеряться и не выбраться на свет. Только чувствовать затылком песок, чувствовать, как ломит слух прибой, и понимать, что не принёс своим друзьям ничего хорошего. Привкус лидотом во рту, а в сердце – только рваная пропасть.
Огонь весело пляшет в очаге, а я сижу, уставившись в пространство, двигающееся в свежем воздухе на выходе из пещеры. Трубы, так, кажется, Пенкроф выразился. Трубы, камин, преисподняя – какая разница?.. Спасибо, Герберт. Ты тоже, по-моему, надеешься. Милый, ты ещё совсем ребёнок, понятно, почему ты не хочешь сдаться тому проклятому червю, который точит душу ледяным сомнением… А я – что я?.. Я знаю Сайреса Смита всего один месяц. Месяц… И вот, Господи, сейчас кажется, что единая минута без него – словно меня режут на части. Да ещё при этом приказывают молчать.
Два кабельтовых – ерунда. Какое ничтожное для вас расстояние. Вы доплыли. Хочу верить – и я верю. Теперь могу, спасибо, Боже, поверить. А Наба всё нет. Его нет, и ты, милый Герберт, говоришь – значит, Наб что-то нашёл, какой-то след, может, даже самого мистера Сайреса!.. Не желаю слушать возражений, Пенкроф. Прекословите – и Бог с вами. А тебе не следует идти за Набом, Герберт, нет-нет, не ходи… Я не хочу, чтоб кто-нибудь ещё шёл туда, искал его, раз я не пошёл; а что снаружи-то творится, Боже мой!.. Ах, Наб, вернись, прошу тебя, лучше прямо скажи, что ты ничего не нашёл, – ведь сердце моё так стучит и рыдает, оно говорит мне, что у тебя появилась надежда… Ты плачешь, Герберт; и я тоже плачу – только никто этого не видит: внутри у меня всё рвётся от тоски.
Вот и буря разразилась. Встаю, подхожу к выходу из пещеры: пусть меня колотит ветер, пусть меня расстреливает дождь: вдруг я привыкну, вдруг у меня достанет накопившегося безумия броситься в воющий беснующийся вихрь!.. Бежать и звать – Наба, Топа, Сайреса; что-то говорить, что-то делать!.. Может, тогда снимет моё оцепенение? Мне всё кажется, ещё кажется… Что-то назревает… Кутаюсь в пальто, прячу нос в воротнике – но слух мой напряжён, и природа, бьющаяся в истерике, точно издевается надо мной, высвобождая моё омертвевшее горе в энергию и движение. То, что я не двигаюсь, для меня совершенно невероятно: я никогда не умел усидеть на месте, никогда не позволял себе бездействовать – да я просто не могу, не привык, не получается!.. Что мне делать? Бродить туда-сюда по узкому помещению? Нет, бесполезно – я только огорчу Герберта. Писать и рисовать я не могу. Не потому, что темно, - огонь горит, и приблизиться к нему никто мне не запрещает. Но я не могу. Мне больше сказать нечего. Пусто, пусто… Голо, как на скалах, больно, словно они острее, чем бритва… Чем же мы будем бриться, если вы не вернётесь к нам, Сайрес?.. О-ох, Боже, куда мне деваться от этого ужаса?!.. Лучше прислониться плечом к этой холодной стене, позволить ледяным каплям сбегать по лбу и по носу – и дать волю тому, что раздирает в кровь меня изнутри...
Сайрес. Сайрес.
Помогите. Я умру без вас.
Воздайте Господу, сыны Божии!.. За то, что там, где-то вдалеке, Наб бродит и зовёт, рискуя умереть на голом берегу. За то, что бедный Герберт уснул, измученный тревогой. Мир снаружи рушится; как метеориты, грохочут и падают огромные глыбы, бушует ураган, злобствует ветер; кажется, нас сейчас засыплет этим гранитным каменным хаосом, засыплет и погребёт под собой, и что же тогда с вами станется, о Сайрес, если вы вдруг окажетесь живы?.. Пенкроф всё ходит посмотреть, не грозит ли нам обвал, а я мечусь, как в горячке, на своём мшисто-травяном ложе, рискуя обратить его в ни на что не годную кучу сухого мусора. Меня колотит, хватает озноб, мне только сейчас недостаёт лихорадки, ещё чтобы надо мною тряслись – не потерплю, лучше сброшусь с утёса! Какие глупости. Тут и сбросится-то как следует неоткуда. Дурацкий остров.
Где Наб? Где он? Снаружи так страшно, будто Земля оканчивает своё существование, а он там один; и когда эта мысль приходит мне, я начинаю думать, что искать уже больше некого… Вздор, это неправда! Меня раздирают смутные видения, мне что-то вечно чудится, я всё время чего-то жду, возбуждённо жду – а чёрная бессонница покрывает осязаемым, отвратительным мраком всё моё лицо и виски… Веки мои предательски тяжелы; они опадают, как пожухлые листья, и ведь верно, сейчас осень, это очень к месту; но сейчас март, сейчас ведь нельзя быть осени!.. если бы Сайрес сказал, где мы теперь находимся!.. Сайрес! Больно. Глаза снова открываются.
Я не слышу, что происходит за стеной; в ушах теснятся другие звуки, непонятные, бесплотные, пришедшие ниоткуда, – возможно, это галлюцинации…
Я должен был пойти с тобой, Наб. Мне плевать на своё состояние, плевать на то, что если бы не Отче наш, то… Какое мне дело?! Я мог бы помочь, что мне, не умер бы без поддержки!.. А всё-таки хорошо… Без него я бы вовсе своротил с ума, без молитвы я бы скорее отчаялся… Воздайте Господу славу и честь!..
Помилуй меня, Боже! Я знаю, знаю, это я во всём виноват, это я, я, я один… Помилуй меня, Боже, спаси Наба, верни нам Сайреса!.. Хвала Тебе, Отец Небесный, справедливость Твоя да восторжествует!.. Свято имя Твое… Спаси Сайреса, спаси его, разве он не достоин того, чтобы жить?.. Спаси его! А меня накажи, как я того заслуживаю, как будто я когда-то трясся за свою жизнь, молю Тебя, Боже! О Боже мой!..
Что… я ослышался?..
Что это?
-
-
07.02.2011 в 21:44-
-
07.02.2011 в 21:57-
-
15.02.2011 в 20:53Мне дико нравится как ты пишешь, пусть я в фанфиках не понимаю всей подоплеки.
Я буду очень ждать, когда ты сможешь сделать что-то свое, не фанфичное.)
-
-
15.02.2011 в 21:31