Today is only yesterday's tomorrow
Periculum: так и лезет намеренная стилизация. Кто узнает, чьего стиля?.. 
Сайрес Смит принял решение, однако он никому не дал знать о нём. Он не выдавал своих намерений и больше не встречался с мисс Клифтон после знаменательного столкновения; воскресный день и первую половину недели он провёл, не видя её. Никому он не позволял проникнуть в свою душу. читать дальшеДаже Импи Барбикен, его верный друг, всегда готовый по просьбе или без спросу прийти на помощь, касалось ли дело интегралов или финансовых трудностей, не был ни о чём уведомлён. Сайрес Смит внешне не переменился, и его поведение по-прежнему отличалось величайшей безукоризненностью; таким образом проходило время, и если бы рядом с ним находился тот, кто очень хорошо знал молодого инженера, он бы необычайно удивился столь нехарактерному бездействию.
Однако нельзя было сомневаться, что Сайрес Смит своему слову не изменит. Оставалось лишь ждать, пока его мощный разум приведёт его к должному верному ответу на вопрос, как добиться руки Элизабет Клифтон. Пока же за окном мистера Смита осень летела своим чередом, соткав на земле невесомый, пёстрый ковёр, убрав в прозрачное кружево обнажённые сады и парки Бостона. Во вторник тоска увядания пролилась на Новую Англию сероватым обильным дождём, проплакавшим всю ночь; и утром среды Сайрес Смит, пробудившись, по своему обыкновению, рано, явился в комнату Импи Барбикена и застал там весьма примечательную картину.
На письменном столе, стоявшем торцом к стене, противоположной входной двери, покоились в неприкосновенности завалы исписанной бумаги, десятки открытых справочников, разбросанные по самым невероятным местам карандаши, в разной степени заточенные (один даже гордо выглядывал из чашки с недопитым чаем); также рядом со всем этим громоздились свёрнутые карты небесных сфер и рукописи по селенографии, а бедная отодвинутая к самому краю чернильница находилась в крайне опасном, очень шатком положении. В довершение ко всему этому на самом верху, необъяснимым образом балансируя на стопке сочинений Лагранжа, представительно высилась фарфоровая тарелка, в которой черствели едва только тронутые бисквиты.
Импи Барбикен, в кресле, несколько отстоявшим от всего этого полного безобразия, сидел подобрав под себя ноги и в явно продолжительной неподвижности смотрел на какой-то листочек, изрисованный многочисленными дугами и окружностями.
Если бы Сайрес Смит умел смеяться над пустяками, сейчас бы он уже закатывался хохотом, – однако его невозмутимая натура позволила ему лишь скептически дёрнуть бровью и громко и отчётливо постучать в открытую дверь.
Однако, поскольку Импи не среагировал и Сайрес всё с такой же флегматичностью проследовал к нему в комнату, глаза мистера Смита внимательнее оглядели замершего в задумчивости друга – и тут Сайресу было уже никак не удержаться от удивлённо-смеющегося возгласа.
Импи Барбикен сидел как раз в том месте, придвинувшись к окну и по чистой случайности пользуясь дневным светом, где дождь вчера оставил разрушительные следы. Крыша протекла, и лужа, образовавшаяся на чердачном полу за целую ночь, понемногу размывала небрежные потолочные покрытия.
На Импи Барбикена с угадывавшейся периодичностью капала вода, попадая молодому человеку прямо в затылок, а тот совершенно этого не замечал.
-Импи! – с трудом подавляя смех, позвал Сайрес.
Барбикен не ответил.
-Импи! – Сайрес подошёл вплотную и коснулся рукой его плеча. Барбикен вздрогнул и быстро поднял голову. – Газовый рожок давно пора погасить, - надзирательно молвил мистер Смит. Импи Барбикен досадливо и нетерпеливо махнул ему рукой, без слов прося погасить самому и не беспокоить его. Невозмутимо выполнив эту операцию, Сайрес снова позвал:
-Импи! – и получил в ответ уже возмущённый и чуть ли не рассерженный взгляд своего друга: Импи не давали сосредоточиться. – Импи! – настойчиво повторил мистер Сайрес и внезапно так нажал на грудь своего друга, что тот сместился назад приблизительно дюйма на два. И тут, к величайшему и совершенно искреннему изумлению Импи, на нос его упала тяжёлая холодная капля, которую он с величайшим любопытством проводил глазами. Потом он совершенно по-детски поднял голову, чтобы выяснить, откуда она взялась, и обескуражено потёр мокрый затылок.
-У нас протекает крыша, - констатировал мистер Смит, и потрясённое лицо Импи с облегчением успокоилось. – Хозяйки нет второй месяц, но это всё равно. Думаю, заделать её не представится сложным.
Взгляд его упал на листок в руках Барбикена, и брови задумчиво сошлись.
-Снова задача трёх тел? – протянул мистер Смит.
-Снова, Сайрес, разумеется, снова! – воскликнул сей любитель небесной механики и с энтузиазмом затряс бумажкой перед лицом мистера Смита. И он было пустился в пространные объяснения, что так восхищало его в треугольнике Лагранжа, но потом какая-то мысль внезапно пришла ему в голову, он тихо ахнул и схватил со стола карандаш.
Сайрес, который наблюдал за всем этим с прежним абсолютным спокойствием, ровным голосом спросил, глядя, как Импи строчит формулы с безумной скоростью:
-Ты не собираешься помочь мне, Импи?
-Сайрес, ты же знаешь, что, когда я занимаюсь дифференциальными уравнениями, ничто не сможет оторвать меня от них, - был ему туманный медленный ответ из-за быстро кончавшейся бумаги. Сайрес Смит неопределённо дёрнул плечом и вышел из комнаты.
Он не был даже уверен, что Импи понял смысл сказанных ему слов. Другой человек, возможно, и стал бы обвинять Барбикена, назвал бы его лодырем и упрямцем, но Сайрес Смит достаточно хорошо знал Импи, чтобы не обижаться на его вздорное поведение. Импи был очень добрым человеком; просто это можно было разглядеть не всегда.
Во всяком случае, когда голова его тонула в книгах, справочниках, интегралах и вопросах астрономии, заметить это было чрезвычайно непросто.
Сайрес разыскал на заднем дворе удовлетворительного вида лестницу; ящик с инструментами всегда хранился у него в кладовой, что являлось следствием старой серьёзной привычки. Мистер Смит всегда был готов к неожиданностям – а те из них, которые удалось бы исправить самостоятельно, были давным-давно предупреждены и предусмотрены им. Ему пришлось прибегнуть к помощи Наба; юный негр должен был оставаться внизу и подавать ему материал и необходимые инструменты. Сайрес не думал, что повреждения, с коими предстояло столкнуться, были очень серьёзными. Взглянув на крышу с чердака, он убедился, что был прав, и теперь мог спокойно забираться на неё снаружи. К сожалению, изнутри починить её не удалось бы ввиду совершенно бестолковой конструкции, не позволявшей здесь подобраться к дырам.
Однако дальнейшие события явились доказательством, что эта неприятность, в точности так же, как феноменальная рассеянность Барбикена, служила куда более к счастью, нежели к сожалению.
Утро пришло в холодке и тумане, хрустально звеня в ночных лужах; поднимавшееся солнце понемногу разгоняло ленную марь; часам к девяти небо частично прояснилось, и тускловатое, ещё тёплое солнце засветило сквозь лёгкую дымку, прощально и по-осеннему улыбаясь.
Мисс Элизабет Клифтон вертела на плече белый, лёгкий тростниковый зонтик, защищавший её от последних горячих лучей убегающего из Америки солнца. Неспешными плавными шагами она двигалась вдоль по мостовой, предприняв сегодня утром необычайно раннюю, незапланированную прогулку. Тяжёлые старинные часы в прихожей пробили четверть десятого, а Элизабет Клифтон, завязав аккуратно сдвинутый набок узелок-бантик на шляпке, покинула дом на Пайн-Стрит и направила свои стопы куда глаза глядят.
Совершать спонтанные прогулки, не руководствуясь ровно никакими конкретными соображениями, было для мисс Элизабет в новинку. Раньше ей совсем не улыбалась сонная марь холодных утренних часов, столь превозносимая сторонниками спартанского образа жизни; девушка любила понежиться в постели, погрезить с прикрытыми веками: и уж никак не спешить подниматься к завтраку. Изменять своей привычке она стала совсем недавно – и порою испытывала лёгкую досаду по сему поводу. В последнее время – это время отсчитывалось с самого дня, когда взор её затмил странный, неумелый портрет Сайреса Смита, – в последнее время, говорим мы, юная девушка всё чаще ощущала странное, ничем не объяснимое беспокойство. Изменяя своим привычкам и поднимаясь с постели рано (так что горничным оставалось только недовольно зевать и ворчать), она бесцельно бродила по дому; либо рассеянно рассматривала картины в отцовском кабинете, которые уже видела тысячу раз; либо потерянно сидела у окна, безуспешно пытаясь что-то там высмотреть. Она всё ещё не связывала появление в своей жизни этого молодого человека с тем, как смутился её блаженный покой; и неясная тревога, что её жизнь как-то неправильно изменяется, порой одолевала Элизабет. Она стала меньше смеяться и чаще появлялась на людях задумчивая, что весьма невыгодно отражалось на её грации и красоте. Мисс Клифтон была красива в радостном танце своей души, когда кудри её пружинились и летели, когда платье её кружилось в радужном счастливом вихре, когда пространство вокруг неё заливал её громкий, заразительный смех. Серьёзность на этом неправильном личике не красила неординарных её черт, и в те уже не очень редкие мгновения, когда веселая болтовня мисс Клифтон умолкала, она утрачивала те невероятные чары, которые заставляли всех окружающих восхищаться ею. Миссис Абигайль ощущала смутное беспокойство за свою дочь и уже спрашивала себя, не влюблена ли в кого Элиза? – однако всякий раз после этого, пересмотрев кандидатуры всех достойных людей из окружавшего их общества, миссис Абигайль повторяла себе, что никого лучше Кэррисфарда среди них не было, да и быть не могло.
А мисс Клифтон не могла бы объяснить, что с ней происходило. Она просто жила, ожидая, что будет; но однако чувствуя, что что-то в её жизни изменилось кардинально и больше никогда не обернётся прежним.
Сегодня, под кронами осыпающихся дубов, она шла, погружённая в свои мысли, и была немного счастливее прежнего, потому что ещё никого не видела сегодня. А кроме того – ещё ведь приближался бал!..
Она совсем не заметила, что ноги сами принесли её на Блю-Стрит. Девушка шла медленно, волоча шаг по расписанному золотом и медью широкому тротуару, и бездумно взирала на дома и на домики, лепившиеся по обе стороны с разной степенью неказистости. Путь Элизабет ещё не означился половиной улицы, когда в дальнем её конце показалась смутная фигура. И лишь узнав её, девушка вернулась из полудрёмы к реальности.
Тот, кто надменно попирал асфальт безукоризненной тростью и держал подбородок так высоко, словно в глубине души боялся за его сохранность, был, пожалуй, наименее желанным их всех людей, которых мисс Элизабет могла бы повстречать сегодня на этой улице. Судьба столкнула Элизабет с Эдвардом Мином.
Эдвард Мин, обладавший недурным состоянием и завидной внешностью, был близким другом полковника Кэррисфарда. Однако, в явственное отличие от полковника, принимаемого во всех бостонских семьях как непогрешимого в отношении репутации молодого человека, никто бы не сумел выразить настолько изысканную деликатность, чтобы приписать Эдварду Мину сколько-нибудь приемлемого характера. Вопреки, а скорее всего именно благодаря бесчисленным скандальным слухам, ходившим о нём в бостонских кругах, мистер Мин был всесторонне овеян славой безнравственности и крутой молвой о беспредельных пороках. Едва ли не самый интригующий персонаж того весьма разнородного шумного общества, что представляло собою элиту столицы Массачусетса, Мистер Мин был последним человеком, к которому следовало обращаться за помощью; и, напротив, он оказывался в первых рядах в те мгновения, когда требовалось повеселить компанию стрельбой или карточным шулерством. Развязный, беспутный, этот великосветский слиток отвратительных намерений и помыслов, он наводил ужас на всех благовоспитанных и чопорных девиц, приводя одновременно в невероятный восторг тех отчаянных сорвиголов, которые родятся в сапогах и только прячут их под пышными кринолинами.
Словом, если бы бедная Элизабет Клифтон имела возможность уклониться от встречи с сим субъектом, она бы не пожалела ради этого решительно ничего на свете.
Девушка беспомощно оглянулась по сторонам. Тёмный силуэт мистера Мина угрожающе приближался, и чем больше сокращалось расстояние, тем ужаснее его вздёрнутый подбородок угрожал ей и нагонял на неё неподдельный страх... Избежать встречи с этим человеком было невозможно. Оборачиваться и спасаться бегством было уже поздно. Она могла бы, конечно, быстро перейти на другую сторону улицы. Но досадная неприятность заключалась в том, что невоспитанный молодой человек не усмотрел бы в этом и тени препятствия!.. Итак, катастрофа казалась непреодолимой.
Всё это никак не ускользнуло от внимания Сайреса Смита.
Сайрес Смит, ничем не выдавая себя, молча наблюдал за сближавшимися фигурами - и крепко сжимал в своей руке молоток. Он застыл на деревянной лестнице, приставленной к стене дома, в нескольких десятках футов от конька крыши. Не обнаруживал он своего присутствия по вполне понятным причинам. Исключая весьма естественное желание не быть увиденным мисс Клифтон, Сайрес также не питал никаких положительных чувств к своему облику, который, прямо скажем, оставлял желать лучшего. Старый перелицованный сюртук, порванные на одном колене брюки, отсутствие шейного платка – всё перечисленное делало его костюм в высшей степени непотребным для глаз мисс Клифтон. И если последняя меньше всего в мире желала быть замеченной мистером Мином, то Сайрес Смит в той же наименьшей степени желал бы, чтобы она отвела от праздного джентльмена свои глаза и узрела бы такое невыгодное положение штатного инженера Клифтонской хлопковой фабрики… Кровь бросилась в лицо мистера Смита. Он не стыдился труда. Ни перед кем, кроме неё, он бы не стал скрывать своего убеждения, что работать нужно уметь и любить. Но сейчас… Сейчас он желал бы провалиться сквозь землю.
И всё ж обстоятельства требовали от него спасти мисс Элизабет от столь неприятной компрометирующей встречи; кроме сего соображения, рыцарственная натура молодого влюблённого не могла выносить столь неприятную картину… Он сжал свою волю в кулак. Надо было решиться; и это не стоило ему больших душевных затрат. Мисс Элизабет отчаянно отшатнулась прочь, пытаясь хоть как-то выйти из положения, и торопливо переходила улицу. Когда она поравнялась с его домом, с растерянным испугом глядя на подходящего грозного джентльмена, мистер Сайрес наклонился, надеясь, что она услышит его, и тихонько позвал:
-Мисс Клифтон! Мисс Клифтон!..
Он ожидал от неё досады или даже раздражения. Как он мог окликать её? Кто он такой, чтобы надеяться на её общество? С глухим гневом он размышлял о последствиях целую долю секунды, прежде чем она порывисто подняла голову и заметила его.
Ах, он ошибался!.. Как она обрадовалась, – он видел, что обрадовалась! – с каким явственным облегчением она со всех ног устремилась к нему!.. В её глазах светилась радость оттого, что она увидела знакомого, надёжного человека, с которым немедленно можно было завести разговор и тем самым избавить себя от необходимости быть остановленной мистером Мином…
А Эдварду Мину теперь выбора не оставалось. К его вящему возмущению, дама лёгкой ловкой пташкой ускользнула от него, заведя разговор с каким-то неопрятным человеком, как если бы тот был ей ровня. И молодой повеса был вынужден пройти мимо, ничего не достигнув и оставив мысль начать свою утро с во всех отношениях приятной беседы. Вскоре он прибавил шагу и скрылся за поворотом.
Мисс Элизабет оказалась под надёжной и весьма благовидной защитой из низкой дощатой изгороди, кроны старой яблони, с которой уж собран был скудный урожай, и взгляда молодого человека, который живейшим образом поспешил перевестись на своё прежнее занятие.
-Как же вы кстати оказались здесь, мистер Смит, - краснея и всплёскивая руками, сказала молодая девушка. Её смущение было основано главным образом на том, как искренне таращила она глаза на необычайное поведение мистера Смита. Вместе с тем она понимала, разумеется, каким-то шестым своим чувством, что работа, выполняемая им, не может нести в себе ничего странного или постыдного... Не может – по определению, ибо она уже достаточно хорошо знала мистера Смита. Но всё-таки, всё-таки – как же это было необычно, как это было… неподобающе!.. В столкновении подобных противоречивых чувств мисс Элизабет чувствовала себя рассеянно и даже жалко. А мистер Смит, идеально-невозмутимый, и не торопится прийти ей на помощь; и, обменявшись с ней приветствиями и привычными фразами любезности, он вернулся к своему занятию. Девушке оставалось секунд десять простоять в полнейшем молчании под его лестницей, а потом, робко наклонив голову, еле посметь осведомиться:
-Мистер Смит, а… а чем вы заняты?
Мистер Смит, что вполне вероятно, ощутил слабый укол горечи и досады, которые, наверное, и заставляли его так упорно трудиться над своим заданием. «Занят» - это значит непривычное и нерегулярное действие, в обыкновенных случаях не свойственное его мыслям и образу жизни. Мисс Клифтон, вероятнее всего, невдомёк, что мистер Сайрес, получивший воспитание в сельской местности, с детства приучен труду. Его живое воображение и горячее сердце не позволяли ему равнодушно пользоваться услугами рабов его отца; и потому молодой человек взял на себя обязательства научиться самому обеспечивать себя всем необходимым. Он полагал это намного более делом чести, нежели следствием меркантильных соображений. И потому он весьма холодно ответил, не отрывая глаз от черепицы:
-Я стараюсь привести в порядок крышу, мисс. Видите ли, вчерашний дождь в некотором роде повредил ей, и чтобы избавить моего друга и меня от связанных с сей неисправностью неудобств, необходимо заделать дыры.
Это простое и вместе совершенно необычное соображение, очевидно, вызвало в мисс Клифтон некоторое смятение, ибо она никогда бы не связала понятие «поломанная крыша» с таким действием, как самому «заделать дыры». И, с округлившимися от любопытства (и, возможно, чего-то ещё) глазами, она снова оглядела его и его положение; и судя по тому, сколь приободрённым стало её выражение лица, она нашла у своей совести пристойное и даже весьма приятное всему объяснение. Очевидно было, что она почти восхитилась такому образу действий!.. Тут она бросила взгляд на негритёнка Наба, который всё ещё стоял на своём месте под лестницей, сжимая в дрожащих от смущения ручках ящик с инструментами.
-Ой, а кто это там у вас? – спросила она с плохо скрытым интересом.
-Это Наб, он мой слуга, - и тут голос мистера Сайреса стал холоден настолько, насколько сие вовсе мог выполнить его тембр; и по тем жестам, с которыми мистер Смит спускался к нему по лестнице, по тем особенным нотками, которые звучали в ледяном тоне, проницательный человек безошибочно угадал бы аболициониста. Взяв у Наба очередную и, видимо, последнюю порцию гвоздей, мистер Смит продолжил: - Он очень рад вас видеть. Наб, - обратился он к мальчику наставительно, - поздоровайся с мисс Клифтон, как сие положено.
Наб, выросший на ферме и не знакомый с тонкостями лакейского этикета, тем не менее, весьма сносно поклонился и отважился шаркнуть ножкой, что получилось у него также достойным образом. А мисс Клифтон, кажется, была совершенно довольна и очень мило улыбнулась чернокожему слуге, чем заслужила внимательный взгляд поднявшегося наверх мистера Смита. Никто из когда-либо слышавших об этой сцене людей, увы, не может сообщить нам, насколько это удовлетворение было продиктовано желанием соответствовать взглядам и поведению молодого мистера Сайреса. Однако мы берём на себя смелость заявить, что таковое имело место в немалой степени…
-Мистер Смит, скажите, скоро ли вы освободитесь?
На этот раз Сайрес не был готов к вопросам и потому не успел заставить себя не взглянуть на неё.
-Я полагаю, мне осталось сделать немногое. Каких-нибудь десять минут.
-Это меня радует, - с явным облегчением ответствовала мисс Клифтон. – Я собиралась совершить прогулку, когда несчастливый случай… столкнул меня с сим господином. – Она взглянула на него с прежней долей робости. – Быть может, вы меня проводите?
Молоток едва не выскользнул из рук мистера Смита. Совладав с собой, он несколько дольше, чем это положено, смотрел на бесхитростную молодую девушку, словно проверял этим своё сердце. Но оно билось – билось как прежде, и никакие доводы рассудка не сумели сломить его горячее желание ответить ей согласием. Превозмочь смущение он сумел уже без особенных трудов.
-Буду рад этой чести. Вам придётся лишь извинить меня на некоторое время, чтобы я смог привести себя в порядок.
Она тут же великодушно закивала.
Когда Импи Барбикен, забредший в вычислениях на кухню, услышал, с какой поспешностью мистер Смит взбежал к себе наверх, он на секунду оторвался от задачи и недоумённо повёл бровью, весьма поверхностно этому удивившись.
Уже совершенно разгулявшийся день наполнил Бостон тем редким восхитительным ароматом, который порой задерживается в городе от какого-то призрака пролетевшей мимо бархатистой сельской осени. Весьма возможно было, что выдался последний золотой денёк – и что больше подобной радости для Новой Англии ждать вовсе не приходилось. Дожди уже грозили своей серостью и частотностью, и дыхание зимы прогоняло прочь боязливое тепло. Но мисс Элизабет, опиравшуюся на руку Сайреса Смита, эта угроза уже совершенно не беспокоила по сравнению с прошедшим вечером.
Говоря откровенно, её уже совсем ничего не беспокоило. Занятая беседой с ним, увлечённая живой ходьбой и прозрачным воздухом, она от души наслаждалась прогулкой, как в равной степени своим спутником. Они говорили, кажется, обо всём на свете, и мистер Смит, ещё вчера совсем не подозревавший, какими темами смог бы её занять, сейчас не лез в карман за словами и зачастую переставал задумываться, как и о чём с ней говорит. Спохватываясь и призывая себя к осторожности, он с великой поспешностью окидывал умственным взором, что они наговорили прежде, и успокаивался, не обнаруживая в том ничего зазорного. Мисс Элизабет была столь очаровательна, сколь же и проста, и тысячи ничего не значащих тем, преходящих городских новостей и пересудов, воспоминаний о прошлом и надежд на будущее возникали в качестве предметов обсуждения в процессе их разговора. В итоге сего прогулка Элизабет затянулась куда дольше, нежели она планировала, и, вспомнив об этом, она огляделась и только сейчас изумилась тому, как далеко они умудрились зайти. На своём пути они не только не встречали больше мистера Мина, но и вовсе не сталкивались ни с чем неприятным, что потребовало бы покровительства мистера Сайреса. Однако мисс Элизабет ни капли об этом не жалела.
-Мне было так приятно повидаться с вами, мистер Смит! – несколько запыхавшимся голосом сказала она ему. – И вы мне так помогли!.. Знаете, я бы очень желала чем-нибудь отблагодарить вас за вашу доброту и деликатность.
Со стороны Сайреса было самым полным удовлетворением получить возможность пробыть с мисс Элизабет те восхитительные два часа, - что он и постарался выразить в сколь возможно сдержанных выражениях. Однако девушка не желала сим удовольствоваться.
-Вы, должно быть, слышали, - проговорила она, внезапно покраснев, - как я говорила своему батюшке о бале, назначенным у мистера Джефферсона на будущую пятницу. Я бы очень хотела, чтобы вы согласились пойти туда с нами; ведь мистер Джефферсон дал нам в гостях свободу выбора…
Мистер Смит никак не ожидал этого; в полном изумлении он воззрился на свою смелую спутницу, находя у себя в душе тысячу несогласий и противоречий, тысячу препятствий тому, чтобы согласиться на это невероятное предложение. Сие не подходило ни его статусу, ни его связям – и уж совершенно не нужно было говорить, что он меньше всего остального желал бы выдерживать сравнение с салонными щёголями. Не потому, что боялся очевидной невыгодности. Нет – потому, что оно было неприятно и оскорбительно для его независимого нрава. Но случилось непредвиденное: внезапно, неожиданно для себя и всех доводов, опровергавших любое соображение pro, мистер Смит дал быстрое почтительное согласие; и когда обрадованная мисс Элизабет, подхватив свой белый кружевной зонтик, с прощанием побежала прочь от него, ему оставалось только стоять и смотреть ей вслед в полном недоумении.
Вот, друзья мои, это всё, что покуда есть.
IV
Задача трёх тел
Задача трёх тел
Сайрес Смит принял решение, однако он никому не дал знать о нём. Он не выдавал своих намерений и больше не встречался с мисс Клифтон после знаменательного столкновения; воскресный день и первую половину недели он провёл, не видя её. Никому он не позволял проникнуть в свою душу. читать дальшеДаже Импи Барбикен, его верный друг, всегда готовый по просьбе или без спросу прийти на помощь, касалось ли дело интегралов или финансовых трудностей, не был ни о чём уведомлён. Сайрес Смит внешне не переменился, и его поведение по-прежнему отличалось величайшей безукоризненностью; таким образом проходило время, и если бы рядом с ним находился тот, кто очень хорошо знал молодого инженера, он бы необычайно удивился столь нехарактерному бездействию.
Однако нельзя было сомневаться, что Сайрес Смит своему слову не изменит. Оставалось лишь ждать, пока его мощный разум приведёт его к должному верному ответу на вопрос, как добиться руки Элизабет Клифтон. Пока же за окном мистера Смита осень летела своим чередом, соткав на земле невесомый, пёстрый ковёр, убрав в прозрачное кружево обнажённые сады и парки Бостона. Во вторник тоска увядания пролилась на Новую Англию сероватым обильным дождём, проплакавшим всю ночь; и утром среды Сайрес Смит, пробудившись, по своему обыкновению, рано, явился в комнату Импи Барбикена и застал там весьма примечательную картину.
На письменном столе, стоявшем торцом к стене, противоположной входной двери, покоились в неприкосновенности завалы исписанной бумаги, десятки открытых справочников, разбросанные по самым невероятным местам карандаши, в разной степени заточенные (один даже гордо выглядывал из чашки с недопитым чаем); также рядом со всем этим громоздились свёрнутые карты небесных сфер и рукописи по селенографии, а бедная отодвинутая к самому краю чернильница находилась в крайне опасном, очень шатком положении. В довершение ко всему этому на самом верху, необъяснимым образом балансируя на стопке сочинений Лагранжа, представительно высилась фарфоровая тарелка, в которой черствели едва только тронутые бисквиты.
Импи Барбикен, в кресле, несколько отстоявшим от всего этого полного безобразия, сидел подобрав под себя ноги и в явно продолжительной неподвижности смотрел на какой-то листочек, изрисованный многочисленными дугами и окружностями.
Если бы Сайрес Смит умел смеяться над пустяками, сейчас бы он уже закатывался хохотом, – однако его невозмутимая натура позволила ему лишь скептически дёрнуть бровью и громко и отчётливо постучать в открытую дверь.
Однако, поскольку Импи не среагировал и Сайрес всё с такой же флегматичностью проследовал к нему в комнату, глаза мистера Смита внимательнее оглядели замершего в задумчивости друга – и тут Сайресу было уже никак не удержаться от удивлённо-смеющегося возгласа.
Импи Барбикен сидел как раз в том месте, придвинувшись к окну и по чистой случайности пользуясь дневным светом, где дождь вчера оставил разрушительные следы. Крыша протекла, и лужа, образовавшаяся на чердачном полу за целую ночь, понемногу размывала небрежные потолочные покрытия.
На Импи Барбикена с угадывавшейся периодичностью капала вода, попадая молодому человеку прямо в затылок, а тот совершенно этого не замечал.
-Импи! – с трудом подавляя смех, позвал Сайрес.
Барбикен не ответил.
-Импи! – Сайрес подошёл вплотную и коснулся рукой его плеча. Барбикен вздрогнул и быстро поднял голову. – Газовый рожок давно пора погасить, - надзирательно молвил мистер Смит. Импи Барбикен досадливо и нетерпеливо махнул ему рукой, без слов прося погасить самому и не беспокоить его. Невозмутимо выполнив эту операцию, Сайрес снова позвал:
-Импи! – и получил в ответ уже возмущённый и чуть ли не рассерженный взгляд своего друга: Импи не давали сосредоточиться. – Импи! – настойчиво повторил мистер Сайрес и внезапно так нажал на грудь своего друга, что тот сместился назад приблизительно дюйма на два. И тут, к величайшему и совершенно искреннему изумлению Импи, на нос его упала тяжёлая холодная капля, которую он с величайшим любопытством проводил глазами. Потом он совершенно по-детски поднял голову, чтобы выяснить, откуда она взялась, и обескуражено потёр мокрый затылок.
-У нас протекает крыша, - констатировал мистер Смит, и потрясённое лицо Импи с облегчением успокоилось. – Хозяйки нет второй месяц, но это всё равно. Думаю, заделать её не представится сложным.
Взгляд его упал на листок в руках Барбикена, и брови задумчиво сошлись.
-Снова задача трёх тел? – протянул мистер Смит.
-Снова, Сайрес, разумеется, снова! – воскликнул сей любитель небесной механики и с энтузиазмом затряс бумажкой перед лицом мистера Смита. И он было пустился в пространные объяснения, что так восхищало его в треугольнике Лагранжа, но потом какая-то мысль внезапно пришла ему в голову, он тихо ахнул и схватил со стола карандаш.
Сайрес, который наблюдал за всем этим с прежним абсолютным спокойствием, ровным голосом спросил, глядя, как Импи строчит формулы с безумной скоростью:
-Ты не собираешься помочь мне, Импи?
-Сайрес, ты же знаешь, что, когда я занимаюсь дифференциальными уравнениями, ничто не сможет оторвать меня от них, - был ему туманный медленный ответ из-за быстро кончавшейся бумаги. Сайрес Смит неопределённо дёрнул плечом и вышел из комнаты.
Он не был даже уверен, что Импи понял смысл сказанных ему слов. Другой человек, возможно, и стал бы обвинять Барбикена, назвал бы его лодырем и упрямцем, но Сайрес Смит достаточно хорошо знал Импи, чтобы не обижаться на его вздорное поведение. Импи был очень добрым человеком; просто это можно было разглядеть не всегда.
Во всяком случае, когда голова его тонула в книгах, справочниках, интегралах и вопросах астрономии, заметить это было чрезвычайно непросто.
Сайрес разыскал на заднем дворе удовлетворительного вида лестницу; ящик с инструментами всегда хранился у него в кладовой, что являлось следствием старой серьёзной привычки. Мистер Смит всегда был готов к неожиданностям – а те из них, которые удалось бы исправить самостоятельно, были давным-давно предупреждены и предусмотрены им. Ему пришлось прибегнуть к помощи Наба; юный негр должен был оставаться внизу и подавать ему материал и необходимые инструменты. Сайрес не думал, что повреждения, с коими предстояло столкнуться, были очень серьёзными. Взглянув на крышу с чердака, он убедился, что был прав, и теперь мог спокойно забираться на неё снаружи. К сожалению, изнутри починить её не удалось бы ввиду совершенно бестолковой конструкции, не позволявшей здесь подобраться к дырам.
Однако дальнейшие события явились доказательством, что эта неприятность, в точности так же, как феноменальная рассеянность Барбикена, служила куда более к счастью, нежели к сожалению.
Утро пришло в холодке и тумане, хрустально звеня в ночных лужах; поднимавшееся солнце понемногу разгоняло ленную марь; часам к девяти небо частично прояснилось, и тускловатое, ещё тёплое солнце засветило сквозь лёгкую дымку, прощально и по-осеннему улыбаясь.
Мисс Элизабет Клифтон вертела на плече белый, лёгкий тростниковый зонтик, защищавший её от последних горячих лучей убегающего из Америки солнца. Неспешными плавными шагами она двигалась вдоль по мостовой, предприняв сегодня утром необычайно раннюю, незапланированную прогулку. Тяжёлые старинные часы в прихожей пробили четверть десятого, а Элизабет Клифтон, завязав аккуратно сдвинутый набок узелок-бантик на шляпке, покинула дом на Пайн-Стрит и направила свои стопы куда глаза глядят.
Совершать спонтанные прогулки, не руководствуясь ровно никакими конкретными соображениями, было для мисс Элизабет в новинку. Раньше ей совсем не улыбалась сонная марь холодных утренних часов, столь превозносимая сторонниками спартанского образа жизни; девушка любила понежиться в постели, погрезить с прикрытыми веками: и уж никак не спешить подниматься к завтраку. Изменять своей привычке она стала совсем недавно – и порою испытывала лёгкую досаду по сему поводу. В последнее время – это время отсчитывалось с самого дня, когда взор её затмил странный, неумелый портрет Сайреса Смита, – в последнее время, говорим мы, юная девушка всё чаще ощущала странное, ничем не объяснимое беспокойство. Изменяя своим привычкам и поднимаясь с постели рано (так что горничным оставалось только недовольно зевать и ворчать), она бесцельно бродила по дому; либо рассеянно рассматривала картины в отцовском кабинете, которые уже видела тысячу раз; либо потерянно сидела у окна, безуспешно пытаясь что-то там высмотреть. Она всё ещё не связывала появление в своей жизни этого молодого человека с тем, как смутился её блаженный покой; и неясная тревога, что её жизнь как-то неправильно изменяется, порой одолевала Элизабет. Она стала меньше смеяться и чаще появлялась на людях задумчивая, что весьма невыгодно отражалось на её грации и красоте. Мисс Клифтон была красива в радостном танце своей души, когда кудри её пружинились и летели, когда платье её кружилось в радужном счастливом вихре, когда пространство вокруг неё заливал её громкий, заразительный смех. Серьёзность на этом неправильном личике не красила неординарных её черт, и в те уже не очень редкие мгновения, когда веселая болтовня мисс Клифтон умолкала, она утрачивала те невероятные чары, которые заставляли всех окружающих восхищаться ею. Миссис Абигайль ощущала смутное беспокойство за свою дочь и уже спрашивала себя, не влюблена ли в кого Элиза? – однако всякий раз после этого, пересмотрев кандидатуры всех достойных людей из окружавшего их общества, миссис Абигайль повторяла себе, что никого лучше Кэррисфарда среди них не было, да и быть не могло.
А мисс Клифтон не могла бы объяснить, что с ней происходило. Она просто жила, ожидая, что будет; но однако чувствуя, что что-то в её жизни изменилось кардинально и больше никогда не обернётся прежним.
Сегодня, под кронами осыпающихся дубов, она шла, погружённая в свои мысли, и была немного счастливее прежнего, потому что ещё никого не видела сегодня. А кроме того – ещё ведь приближался бал!..
Она совсем не заметила, что ноги сами принесли её на Блю-Стрит. Девушка шла медленно, волоча шаг по расписанному золотом и медью широкому тротуару, и бездумно взирала на дома и на домики, лепившиеся по обе стороны с разной степенью неказистости. Путь Элизабет ещё не означился половиной улицы, когда в дальнем её конце показалась смутная фигура. И лишь узнав её, девушка вернулась из полудрёмы к реальности.
Тот, кто надменно попирал асфальт безукоризненной тростью и держал подбородок так высоко, словно в глубине души боялся за его сохранность, был, пожалуй, наименее желанным их всех людей, которых мисс Элизабет могла бы повстречать сегодня на этой улице. Судьба столкнула Элизабет с Эдвардом Мином.
Эдвард Мин, обладавший недурным состоянием и завидной внешностью, был близким другом полковника Кэррисфарда. Однако, в явственное отличие от полковника, принимаемого во всех бостонских семьях как непогрешимого в отношении репутации молодого человека, никто бы не сумел выразить настолько изысканную деликатность, чтобы приписать Эдварду Мину сколько-нибудь приемлемого характера. Вопреки, а скорее всего именно благодаря бесчисленным скандальным слухам, ходившим о нём в бостонских кругах, мистер Мин был всесторонне овеян славой безнравственности и крутой молвой о беспредельных пороках. Едва ли не самый интригующий персонаж того весьма разнородного шумного общества, что представляло собою элиту столицы Массачусетса, Мистер Мин был последним человеком, к которому следовало обращаться за помощью; и, напротив, он оказывался в первых рядах в те мгновения, когда требовалось повеселить компанию стрельбой или карточным шулерством. Развязный, беспутный, этот великосветский слиток отвратительных намерений и помыслов, он наводил ужас на всех благовоспитанных и чопорных девиц, приводя одновременно в невероятный восторг тех отчаянных сорвиголов, которые родятся в сапогах и только прячут их под пышными кринолинами.
Словом, если бы бедная Элизабет Клифтон имела возможность уклониться от встречи с сим субъектом, она бы не пожалела ради этого решительно ничего на свете.
Девушка беспомощно оглянулась по сторонам. Тёмный силуэт мистера Мина угрожающе приближался, и чем больше сокращалось расстояние, тем ужаснее его вздёрнутый подбородок угрожал ей и нагонял на неё неподдельный страх... Избежать встречи с этим человеком было невозможно. Оборачиваться и спасаться бегством было уже поздно. Она могла бы, конечно, быстро перейти на другую сторону улицы. Но досадная неприятность заключалась в том, что невоспитанный молодой человек не усмотрел бы в этом и тени препятствия!.. Итак, катастрофа казалась непреодолимой.
Всё это никак не ускользнуло от внимания Сайреса Смита.
Сайрес Смит, ничем не выдавая себя, молча наблюдал за сближавшимися фигурами - и крепко сжимал в своей руке молоток. Он застыл на деревянной лестнице, приставленной к стене дома, в нескольких десятках футов от конька крыши. Не обнаруживал он своего присутствия по вполне понятным причинам. Исключая весьма естественное желание не быть увиденным мисс Клифтон, Сайрес также не питал никаких положительных чувств к своему облику, который, прямо скажем, оставлял желать лучшего. Старый перелицованный сюртук, порванные на одном колене брюки, отсутствие шейного платка – всё перечисленное делало его костюм в высшей степени непотребным для глаз мисс Клифтон. И если последняя меньше всего в мире желала быть замеченной мистером Мином, то Сайрес Смит в той же наименьшей степени желал бы, чтобы она отвела от праздного джентльмена свои глаза и узрела бы такое невыгодное положение штатного инженера Клифтонской хлопковой фабрики… Кровь бросилась в лицо мистера Смита. Он не стыдился труда. Ни перед кем, кроме неё, он бы не стал скрывать своего убеждения, что работать нужно уметь и любить. Но сейчас… Сейчас он желал бы провалиться сквозь землю.
И всё ж обстоятельства требовали от него спасти мисс Элизабет от столь неприятной компрометирующей встречи; кроме сего соображения, рыцарственная натура молодого влюблённого не могла выносить столь неприятную картину… Он сжал свою волю в кулак. Надо было решиться; и это не стоило ему больших душевных затрат. Мисс Элизабет отчаянно отшатнулась прочь, пытаясь хоть как-то выйти из положения, и торопливо переходила улицу. Когда она поравнялась с его домом, с растерянным испугом глядя на подходящего грозного джентльмена, мистер Сайрес наклонился, надеясь, что она услышит его, и тихонько позвал:
-Мисс Клифтон! Мисс Клифтон!..
Он ожидал от неё досады или даже раздражения. Как он мог окликать её? Кто он такой, чтобы надеяться на её общество? С глухим гневом он размышлял о последствиях целую долю секунды, прежде чем она порывисто подняла голову и заметила его.
Ах, он ошибался!.. Как она обрадовалась, – он видел, что обрадовалась! – с каким явственным облегчением она со всех ног устремилась к нему!.. В её глазах светилась радость оттого, что она увидела знакомого, надёжного человека, с которым немедленно можно было завести разговор и тем самым избавить себя от необходимости быть остановленной мистером Мином…
А Эдварду Мину теперь выбора не оставалось. К его вящему возмущению, дама лёгкой ловкой пташкой ускользнула от него, заведя разговор с каким-то неопрятным человеком, как если бы тот был ей ровня. И молодой повеса был вынужден пройти мимо, ничего не достигнув и оставив мысль начать свою утро с во всех отношениях приятной беседы. Вскоре он прибавил шагу и скрылся за поворотом.
Мисс Элизабет оказалась под надёжной и весьма благовидной защитой из низкой дощатой изгороди, кроны старой яблони, с которой уж собран был скудный урожай, и взгляда молодого человека, который живейшим образом поспешил перевестись на своё прежнее занятие.
-Как же вы кстати оказались здесь, мистер Смит, - краснея и всплёскивая руками, сказала молодая девушка. Её смущение было основано главным образом на том, как искренне таращила она глаза на необычайное поведение мистера Смита. Вместе с тем она понимала, разумеется, каким-то шестым своим чувством, что работа, выполняемая им, не может нести в себе ничего странного или постыдного... Не может – по определению, ибо она уже достаточно хорошо знала мистера Смита. Но всё-таки, всё-таки – как же это было необычно, как это было… неподобающе!.. В столкновении подобных противоречивых чувств мисс Элизабет чувствовала себя рассеянно и даже жалко. А мистер Смит, идеально-невозмутимый, и не торопится прийти ей на помощь; и, обменявшись с ней приветствиями и привычными фразами любезности, он вернулся к своему занятию. Девушке оставалось секунд десять простоять в полнейшем молчании под его лестницей, а потом, робко наклонив голову, еле посметь осведомиться:
-Мистер Смит, а… а чем вы заняты?
Мистер Смит, что вполне вероятно, ощутил слабый укол горечи и досады, которые, наверное, и заставляли его так упорно трудиться над своим заданием. «Занят» - это значит непривычное и нерегулярное действие, в обыкновенных случаях не свойственное его мыслям и образу жизни. Мисс Клифтон, вероятнее всего, невдомёк, что мистер Сайрес, получивший воспитание в сельской местности, с детства приучен труду. Его живое воображение и горячее сердце не позволяли ему равнодушно пользоваться услугами рабов его отца; и потому молодой человек взял на себя обязательства научиться самому обеспечивать себя всем необходимым. Он полагал это намного более делом чести, нежели следствием меркантильных соображений. И потому он весьма холодно ответил, не отрывая глаз от черепицы:
-Я стараюсь привести в порядок крышу, мисс. Видите ли, вчерашний дождь в некотором роде повредил ей, и чтобы избавить моего друга и меня от связанных с сей неисправностью неудобств, необходимо заделать дыры.
Это простое и вместе совершенно необычное соображение, очевидно, вызвало в мисс Клифтон некоторое смятение, ибо она никогда бы не связала понятие «поломанная крыша» с таким действием, как самому «заделать дыры». И, с округлившимися от любопытства (и, возможно, чего-то ещё) глазами, она снова оглядела его и его положение; и судя по тому, сколь приободрённым стало её выражение лица, она нашла у своей совести пристойное и даже весьма приятное всему объяснение. Очевидно было, что она почти восхитилась такому образу действий!.. Тут она бросила взгляд на негритёнка Наба, который всё ещё стоял на своём месте под лестницей, сжимая в дрожащих от смущения ручках ящик с инструментами.
-Ой, а кто это там у вас? – спросила она с плохо скрытым интересом.
-Это Наб, он мой слуга, - и тут голос мистера Сайреса стал холоден настолько, насколько сие вовсе мог выполнить его тембр; и по тем жестам, с которыми мистер Смит спускался к нему по лестнице, по тем особенным нотками, которые звучали в ледяном тоне, проницательный человек безошибочно угадал бы аболициониста. Взяв у Наба очередную и, видимо, последнюю порцию гвоздей, мистер Смит продолжил: - Он очень рад вас видеть. Наб, - обратился он к мальчику наставительно, - поздоровайся с мисс Клифтон, как сие положено.
Наб, выросший на ферме и не знакомый с тонкостями лакейского этикета, тем не менее, весьма сносно поклонился и отважился шаркнуть ножкой, что получилось у него также достойным образом. А мисс Клифтон, кажется, была совершенно довольна и очень мило улыбнулась чернокожему слуге, чем заслужила внимательный взгляд поднявшегося наверх мистера Смита. Никто из когда-либо слышавших об этой сцене людей, увы, не может сообщить нам, насколько это удовлетворение было продиктовано желанием соответствовать взглядам и поведению молодого мистера Сайреса. Однако мы берём на себя смелость заявить, что таковое имело место в немалой степени…
-Мистер Смит, скажите, скоро ли вы освободитесь?
На этот раз Сайрес не был готов к вопросам и потому не успел заставить себя не взглянуть на неё.
-Я полагаю, мне осталось сделать немногое. Каких-нибудь десять минут.
-Это меня радует, - с явным облегчением ответствовала мисс Клифтон. – Я собиралась совершить прогулку, когда несчастливый случай… столкнул меня с сим господином. – Она взглянула на него с прежней долей робости. – Быть может, вы меня проводите?
Молоток едва не выскользнул из рук мистера Смита. Совладав с собой, он несколько дольше, чем это положено, смотрел на бесхитростную молодую девушку, словно проверял этим своё сердце. Но оно билось – билось как прежде, и никакие доводы рассудка не сумели сломить его горячее желание ответить ей согласием. Превозмочь смущение он сумел уже без особенных трудов.
-Буду рад этой чести. Вам придётся лишь извинить меня на некоторое время, чтобы я смог привести себя в порядок.
Она тут же великодушно закивала.
Когда Импи Барбикен, забредший в вычислениях на кухню, услышал, с какой поспешностью мистер Смит взбежал к себе наверх, он на секунду оторвался от задачи и недоумённо повёл бровью, весьма поверхностно этому удивившись.
Уже совершенно разгулявшийся день наполнил Бостон тем редким восхитительным ароматом, который порой задерживается в городе от какого-то призрака пролетевшей мимо бархатистой сельской осени. Весьма возможно было, что выдался последний золотой денёк – и что больше подобной радости для Новой Англии ждать вовсе не приходилось. Дожди уже грозили своей серостью и частотностью, и дыхание зимы прогоняло прочь боязливое тепло. Но мисс Элизабет, опиравшуюся на руку Сайреса Смита, эта угроза уже совершенно не беспокоила по сравнению с прошедшим вечером.
Говоря откровенно, её уже совсем ничего не беспокоило. Занятая беседой с ним, увлечённая живой ходьбой и прозрачным воздухом, она от души наслаждалась прогулкой, как в равной степени своим спутником. Они говорили, кажется, обо всём на свете, и мистер Смит, ещё вчера совсем не подозревавший, какими темами смог бы её занять, сейчас не лез в карман за словами и зачастую переставал задумываться, как и о чём с ней говорит. Спохватываясь и призывая себя к осторожности, он с великой поспешностью окидывал умственным взором, что они наговорили прежде, и успокаивался, не обнаруживая в том ничего зазорного. Мисс Элизабет была столь очаровательна, сколь же и проста, и тысячи ничего не значащих тем, преходящих городских новостей и пересудов, воспоминаний о прошлом и надежд на будущее возникали в качестве предметов обсуждения в процессе их разговора. В итоге сего прогулка Элизабет затянулась куда дольше, нежели она планировала, и, вспомнив об этом, она огляделась и только сейчас изумилась тому, как далеко они умудрились зайти. На своём пути они не только не встречали больше мистера Мина, но и вовсе не сталкивались ни с чем неприятным, что потребовало бы покровительства мистера Сайреса. Однако мисс Элизабет ни капли об этом не жалела.
-Мне было так приятно повидаться с вами, мистер Смит! – несколько запыхавшимся голосом сказала она ему. – И вы мне так помогли!.. Знаете, я бы очень желала чем-нибудь отблагодарить вас за вашу доброту и деликатность.
Со стороны Сайреса было самым полным удовлетворением получить возможность пробыть с мисс Элизабет те восхитительные два часа, - что он и постарался выразить в сколь возможно сдержанных выражениях. Однако девушка не желала сим удовольствоваться.
-Вы, должно быть, слышали, - проговорила она, внезапно покраснев, - как я говорила своему батюшке о бале, назначенным у мистера Джефферсона на будущую пятницу. Я бы очень хотела, чтобы вы согласились пойти туда с нами; ведь мистер Джефферсон дал нам в гостях свободу выбора…
Мистер Смит никак не ожидал этого; в полном изумлении он воззрился на свою смелую спутницу, находя у себя в душе тысячу несогласий и противоречий, тысячу препятствий тому, чтобы согласиться на это невероятное предложение. Сие не подходило ни его статусу, ни его связям – и уж совершенно не нужно было говорить, что он меньше всего остального желал бы выдерживать сравнение с салонными щёголями. Не потому, что боялся очевидной невыгодности. Нет – потому, что оно было неприятно и оскорбительно для его независимого нрава. Но случилось непредвиденное: внезапно, неожиданно для себя и всех доводов, опровергавших любое соображение pro, мистер Смит дал быстрое почтительное согласие; и когда обрадованная мисс Элизабет, подхватив свой белый кружевной зонтик, с прощанием побежала прочь от него, ему оставалось только стоять и смотреть ей вслед в полном недоумении.
Вот, друзья мои, это всё, что покуда есть.
@темы: фанфики, Сайрес Смит
