В полусонном состоянии

[AnnaTim]

Вот и я, главным образом в новостью о том, что это, возможно, моя последняя запись перед поездкой в Петербург. В связи с ней я долго планировала кроссовер с петрашевцами (ну очень хотелось!) но потом решила не трогать и так уже замученный мной период студенчества. Но раз кроссовер с историей нужен, получаем его: рассказ об очень отдалённых личностях.

Название: Современник (без кавычек)
Жанр: рассказ
Фандомы: "Двадцать тысяч лье под водой", история России, история литературы.
Отказ: таинственное судно, его обладатель и все сопровождающие слухи о них принадлежат Жюлю Верну, Н. А. Некрасов и Ю. Г. Жуковский принадлежат истории Отечества, суду потомков и Господу Богу.
Описание: гибнущий голос демократически настроенных интеллигентов, сам того не зная, вещает об относительном товарище по несчастью.
Примечание: автор ни в коем случае не ручается за достоверность событий, некоторые из них честно ею выдуманы. Дюма начиталась...


Санкт-Петербург, Литейный проспект.
20 июня 1866 года, 12 часов утра.



В просторной, ярко освещённой комнате, скудно обставленной, но приветливой на вид, сидел высокий худой человек с задумчивым узким лицом. Он сидел у крепкого елового стола, покрытого зелёной скатертью и заваленного разнообразными рукописями. Нахмурив лоб, человек мрачно перебирал их одну за другой; они шелестели, ворошились и валились на пол – он не замечал этого. Попеременно, то закрытая чужими сочинениями, то спрятанная за острым локтём невесёлого человека, в поле зрения попадала бумажка, на краю которой виднелись следующие слова:

Умру я скоро. Жалкое наследство,
О родина! оставлю я тебе…

Человек вздыхал и продолжал перебирать рукописи.
Это был Николай Алексеевич Некрасов.

Вот уже несколько лет издание книжек его журнала висело на волоске. Год назад восьмой номер едва не погубил их всех, нарвавшись на апрельский закон печати. В Цензурном комитете каждое слово было подвергнуто жесточайшей критике. Пропаганда «социального демократизма», - с содроганием вспоминал Николай Алексеевич. - «Следы коммунистических тенденций»… После смерти Добролюбова и публикации «Что делать?» редакция изрядно обеднела. Восьмой номер не был венцом их деятельности – и всё же он вызвал возмущение.
Дела журнала шли всё хуже и хуже. Когда подошёл срок девятого номера, его уже ждали с заранее заготовленными нападками. Они не замедлили появиться: за статьи «Новые времена» ещё из прошлого издания и за «Записки современника» в № 9 журнал получил то, что стало называться «первым предостережением». Не заставило себя ждать и второе: главным образом за «Суемудрие “Дня”» - которое, как на деле оказалось, и вовсе не следовало пускать в печать – и за его собственную «Железную дорогу». Теперь журнал травили повсюду, а приспособленцы-конкуренты высоко и гордо подняли головы.
Десятый номер был встречен цензурой с уже характерной руганью и освистанием, самым низким и несправедливым, как считали многие участники редакции. А теперь вот неизвестно, выйдет ли одиннадцатый.
Николай Алексеевич Некрасов помассировал виски и откинулся на спинку стула; с прикрытыми веками и оцепеневшим слухом он едва уловил, что в глубине коридора послышались тихие, осторожные шаги.
-Прошка?.. – позвал он слабым голосом и, устыдившись его жалкого тембра, сел прямо и оправился. Дверь отворилась, и его слуга боязливо просунул голову внутрь.
-К вам… к вам тут Юлий Галкатинович, барин, - промямлил Прошка.
Некрасов брезгливо дёрнул бровями на слово «барин» и в то же время внутренне усмехнулся произношению своего слуги: на самом деле его гостя, конечно, звали иначе.
Привыкший к продолжительному молчанию своего хозяина, пришедшему вместе с угрюмостью и переживаниями, Прошка расценил это движение бровями как приказ впустить и, не ошибившись, сказал кому-то снаружи: «Покорнейше просим».
В ту же минуту, едва не сбив с ног бедного робкого Прошку, в кабинет издателя влетел высокий, чуть полноватый цветущий господин с полным задора умным, проницательным взглядом.
-Николай Алексеевич! – воскликнул он, хватая руку Некрасова.
-Юлий Галактионович, - спокойно отозвался редактор в противовес буйному приветствию гостя. Но то облегчение, с которым он пожал руку этого господина с диковинным именем, выдало глубокое волнение поэта. – Наконец вы вернулись… - немного тише проговорил он.
-И прямо к вам! – весело заявил Юлий Галактионович. – Не успев даже сесть и передохнуть, не успев даже поцеловать сестру или подмигнуть брату!.. Я решительно уподобляюсь Чацкому – или, вернее, Онегину, явившись на Литейный как с корабля на бал.
Некрасов немедленно метнул свой взгляд долу, и его гость, теперь же услышав в своих словах печальное, так же опустил голову. Для обоих упоминание о Пушкине – основателе журнала и его первом редакторе – было равносильно открытому укору.
«Что же будет с “Современником”?» - читалось в глазах у Некрасова.
-Но что я слышу! – Юлий Галактионович променял шутливый тон на потрясённый. – Правда ли это, что вы подписали верноподданнический адрес императору? Правда ли то, что после неудачного покушения (право, все интереснейшие события происходят именно тогда, когда меня нет в столице) вы напечатали статью Розанова? И стихи этому Комиссарову, которого все теперь величают не иначе как «спасителем царя»? А мой приятель, завсегдатай Английского клуба, уверял меня по дороге, будто вы там их читали! – он приостановился и с возмущением перевёл дух. – Что же будут говорить наши подписчики?!
И Некрасов не выдержал:
-Жуковский! Как вы можете меня в этом корить? Да неужели вы не понимаете, что «Современник» вот-вот потерпит оглушительный, трагический крах? Что сразу рухнут все наши труды и надежды, канет в Лету голос демократически настроенной молодежи?! Вы говорите о подписчиках – а вы знаете, что в начале года их оставалось чуть более двух тысяч? А сейчас, должно быть, вполовину меньше! Вы упрекаете меня в угодничестве – а я вам заявляю, что вы не можете не понимать: это была мера отчаяния и даже она не поможет!..
Он огненным взглядом уставился на Юлия Жуковского, замершего по другую сторону стола. Чуть приоткрыв рот, молодой человек широко раскрытыми глазами смотрел на своего редактора.
-А разве… разве наши дела настолько плохи? – спросил он сиплым, надломленным голосом.
-Арестован Елисеев. И каждый день в газетах появляются известия о всё новых и новых арестах. «Сегодня ночью взяли такого-то и такого-то литератора, на другое утро опять взяли таких-то и таких-то» - с горечью передразнил он сухой, казённый слог бездарных журналистов. – Жуковский, если мы продержимся до осени, я буду считать это чудом.
Потрясённый молодой человек сокрушённо опустил локти на стол. Было ясно видно, что он и тревожится за журнал, душой которого он был в последние годы, и переживает из-за собственных статей, которые, очевидно, так и не найдут распространения.
-Довольно, - сухо и резко оборвал сам себя Некрасов. – «Современник» пока ещё не закрыт, и до тех пор, пока в эту комнату будет приходить хоть один человек, желающий быть услышанным, редакция продолжит работать, – он устало вздохнул и убрал рукописи на письменный стол у окна, за которым было видно Министерство Государственных Имуществ. – Что вы привезли мне из-за границы? – снова обратился он к Жуковскому. – Снова экономика?
Ни для редактора, ни для его гостя не было секретом, что статьи по политэкономии выходили у Жуковского весьма неглубокие.
-Нет, - покачал головой Юлий Галактионович. – Над моими потугами и уже так смеётся вся Европа. Маркс так и вовсе с презрительность отзывается, что я вечно прихожу к «политическому компромиссу», - не без гордости заявил он. – На этот раз я взялся за размышления на общественные темы: во мне давно это болит…
Некрасов посмотрел на своего друга с подозрительностью, ясно свидетельствовавшей, что ничего хорошего он от этой боли не ожидает.
-Статья называется «Вопрос молодого поколения». Очень злободневная. Я надеялся отвлечь публику от бесконечных обсуждений покушения на царя… - он разочарованно махнул рукой, показывая, что уже на это не надеется. – Я написал её на обратном пути из Амстердама. И – знаете? – он вдруг опять расцвёл, видно, вспомнил нечто интригующее. – Со мной приключилось любопытнейшее происшествие!..
Некрасов устало пожал плечами, выявляя нежелание думать о чём-либо, кроме «Современника».
-Что же такое с вами случилось? – спросил он безо всякого интереса.
-Сначала скажите мне: слышали ли вы, что вчера в Кронштадте прошли испытания подводной лодки с механическим двигателем? – спросил Жуковский с тем истинным энтузиазмом, который выдаёт любителя науки.
-Да, слышал нечто подобное… - безразлично отозвался Некрасов. – По проекту инженера Алексеевского… или Александрова…
-Александровского, - поправил друга Жуковский, не выразив авторитетного возмущения, поскольку уважал печаль своего товарища. – Они окончились не совсем удачно. Когда Александровский и Ватсон произвели погружение на шесть футов, с механизмом случилось что-то неладное. Кажется, была повреждена балластная цистерна. Однако Александровский сумел быстро справится с неполадкой, и всё окончилось благополучно.
Некрасов смотрел на Жуковского невидящем взглядом.
-Знаете, два дня назад, когда ещё не было видно российских берегов, я засиделся у себя в каюте до глубокой ночи, работая над статьёй. Я люблю писать по ночам. Так вот, слушайте же: внезапно какое-то побуждение (что, впрочем, со мной бывает), заставило меня покинуть каюту и выйти на палубу. Было холодно, и море волновалось. – Некрасов сделал нетерпеливое движение, призывая гостя говорить быстрее. – Я любовался волнами. И вдруг случилось что-то странное: мне показалось, как будто под водой начал всплывать гигантский фонарь. Когда я учился в Московском университете, мне доводилось читать о природном свечении моря, однако это явление не подходило ни под какое описание! Это был сильный, мощный, яркий, слепящий свет, словно под водой устроили бал и там носились быстрые пары! Завороженный, не в силах оторвать глаз от этого диковинного явления, я следил за светящимся предметом, пока тот снова не скрылся под водой. И даже после этого я ещё не вполне готов был сам себе поверить.
-Так что же вы думаете?.. – медленно начал редактор «Современника».
-Вы помните аварию на судне «Флорида» третьего марта этого года? Об этом писали в «Ведомостях». Там приводились примерные сводки догадок и предположений того, что могло бы вызвать повреждения такого необычайного рода. Идеальная треугольная пробоина, представьте! Говорили, будто это морское чудовище с огромным смертоносным бивнем. Да вот только я уверен, что все они ошибаются. Я сам не мог понять причины появления такого странного свечения, пока не прибыл в Петербург и не напал практически на следы испытаний механической подводной лодки.
Некрасов с досадой ловил себя на том, что начинал слушать друга внимательнее.
-Следовательно, если верить вашим предположением, загадочные катастрофы на воде, начавшиеся с самого января 1866 года, есть не что иное как проявление присутствия неизвестного подводного судна? – с недоверием спросил он.
-Разве нельзя предположить такую возможность? – с азартом воскликнул Жуковский. – Мне кажется, что она вполне вероятна. Наука неуклонно движется вперёд, и если уже наши инженеры занялись конструированием глубоководных аппаратов…
Он запнулся, встретив жгучий взгляд Некрасова, очень высоко ставившего способности русского народа.
-Я хочу сказать, что весь мир охвачен прогрессом и человеку вполне по силам построить такое подводное судно.
-Да, но кто же им управляет?.. – задумчиво спросил Некрасов, потирая щёку кончиком пальца. Внезапно что-то ему пришло на ум, он вдруг встрепенулся и кинул на товарища властный, строгий, почти суровый взгляд:
-Но хватит о глупостях, Жуковский. Даже если этот мятежный аппарат извлекут со дна, это никак не поможет редакции «Современника».
Он встал, оправил сюртук и гордо вскинул голову, как человек, готовый встретить опасности и неудачи с открытым лицом.
-Давайте вашу статью, мы пролистаем её и решим, стоит ли рисковать и публиковать её.
Жуковский помедлил, явно намереваясь продолжить увлекательный разговор о науке, но всё же протянул Некрасову толстую папку с мелко исписанной бумагой. Садясь обратно на своё место, будущий сенатор украдкой вздохнул: «Неспроста меня так волнует загадка этой подводной лодки… Никогда не писал на научные темы!.. Может быть, повезёт и выйдет что-нибудь путное. Побыстрее бы отыскали это таинственное судно. Кто знает, быть может, его обладателю сейчас так же плохо, как нам!..»

Очевидно, я уже не буду писать здесь до отъезда, поэтому до встречи!