Окончание фика про Гедеона Спилета

[AnnaTim]

И напишу шапку в первый пост.

Вот ещё очень-очень сырой вариант, который, надо признать, я сочинила практически на ходу, решив, что не буду уподобляться мадам Ролинг и окончу всё без многочисленных смертей персонажей. А так-то я её люблю!

***


Гедеону Спилету
Моя дочь у меня. Когда приехала навестить её в Нью-Йорке, оказалось, что она испытывает нужду в самых необходимых вещах. В жизни не встречала такого безответственного мужа, как ты. Только попробуй теперь не вернуться – я тебе голову оторву!
Генриетта Эмерсон


Гедеону Спилету
Мистер Гедеон, миссис Эмерсон уехала. Она обещала вернуться скоро, но дороги перекрыты. Сюда идут южане. Приезжайте!
Ваш сосед Найджел Форстер


Гедеону Спилету
Они в трёх милях. Я знаю, что Перкинс пытался уехать и не достиг ближайших деревьев. Из *** не выбраться, но мы знаем, что наши попытаются нам помочь. На помощь, мистер Гедеон!
Найджел Форстер

Гедеону Спилету
Они метрах в двадцати от телеграфа. Я знаю, что вы этого не получите. Телеграфист убит. Помогите!
Найджел Форстер



1863 год.

У меня кровь стынет. Немеют ноги. Я чувствую, как потолок надо мной высится и чернеет, улетая всё дальше и дальше. Мне не хватает воздуху. Гедеон!..
Я не ела уже три дня. Или больше, или неделю – я не помню. У меня в животе как будто пропасть. Мысли путаются. Гедеон!..
Я больше не могу встать. Я уже очень ясно понимаю, что мне не встать отсюда никогда. В грязное окно мне виден столбик изгороди, голое деревце и мутное небо. Это у меня взор мутиться. Гедеон!..
Я знаю, что этого письма ты не получишь никогда. Впервые за долгие годы войны я всей яростно цепляющейся за тело душой желаю, чтобы ты ничего не слышал от меня. Этого не нужно, этого не следует, это письмо не для твоих глаз.
Я умираю. Я вчера во сне это поняла. И мне так страшно, страшно, страшно стало, Гедеон, что безумно захотелось с тобой поговорить. Я жажду беседы с тобой, как в те длинные летние вечера, когда мы убегали в беседку подальше от мамы и Альфреда; чтобы нас никто не увидел; не услышал… И я говорю с тобой: а ты как будто мне отвечаешь, и когда я так думаю, чуть заметная струйка тепла погибает по моим венам. Мне нужно говорить с тобой, мне нужно произносить твоё имя! К нам не доставляют больше газет; мы отрезаны; ты мне нужен до боли сейчас, Гедеон Спилет, и я своим воображением призвала тебя сюда.
Ты здесь… Ты со мной… И вот, ты видишь, я уже не так страдаю, я уже могу писать чуть более разборчиво.
Письмо – наше общее спасение. Мы с тобой одинаковые: в тяжёлую годину бросаемся к перу. Письмо нам нужно, как воздух, вода и пища – нет, больше того! Письмо для нас как свет любимых глаз. Я сейчас вожу карандашом и почти что вижу их, Гедеон…
Поминутно я теряю сознание. Это со мной часто бывает в последние дни. Впрочем – как я могу утверждать; я потеряла нить времени… Я больше не понимаю, где день, где ночь. Темно вокруг меня… Холодно… И я пишу, чтобы жить, пишу так быстро, как только получается, ошибаюсь и оставляю помарки; знаешь, чего я больше всего на свете боюсь? Я боюсь, что следующее падение в чёрный мрак будет уже последним. И потому благодарно возношу молитву Богу всякий раз, когда прихожу в себя и хватаю карандаш с новой силой.
У меня в комнате горит сальная свечка. Она тает и тает: с каждой секундой её бока оплывают и осыпаются. Она источает ужасный запах; этот запах иногда вызывает у меня приступы бешеного голода. Но я креплюсь, останавливаю себя: без неё я не смогу писать и видеть, Гедеон…
По столу бегает крыса. Она уже несколько раз подкрадывалась по-предательски к сальной свече и грызла её своими острыми блестящими зубками… И я не уверена, что после новой потери сознания не обнаружу, что крыса грызёт и гложет моё запястье.
У меня начинается бред… Я всё хочу написать про какое-то дерево и какую-то синюю кошку, про непонятный город с миллионом огней, про зелень и сад, про лейку и кружева, про ленточки, рубленные биточки и большую пыльную люстру… Гедеон, я люблю тебя! Гедеон, я люблю тебя! Я стану повторять это, пока не проясню обратно свой рассудок, чтобы не видеть этого бесконечного калейдоскопа огней – но видеть серые, прожжённые стены, чёрный потолок, ветхую постель и грязную крысу; чтобы помнить, что ты рядом со мной, что ты целуешь меня в лоб и хранишь меня от смерти… Ах! Свеча трещит! Гедеон, мне опять страшно! Что они здесь делают все, я ведь только тебя призывала, я ведь только тебя хотела уви…
Это свеча погасла. Господи, как темно! Господи, спаси, сохрани и помилуй! Это я ослепла… Да-да, наверное: свеча ещё горит, и крыса, наверное, ещё грызёт её, а я ослепла – а может быть, и нет. Я всё равно пишу! В кромешной темноте я не видя вожу карандашом по бумаге, не думая уже, что залезаю на другие строчки, выхожу за край листа; не думаю, что он, возможно, скоро кончится…
Когда мне было двадцать лет – ты помнишь, ты всё помнишь! – когда мне было двадцать лет, я больше ни о чём так сладко не мечтала, как о месте в редакции газеты. Я хотела стать знаменитой, отважной журналисткой, чтобы все восхищались моим талантом, прытью и юркостью, чтобы все превозносили перо Мэри Эмерсон… Но потом я встретила тебя. И я поняла, что на свете нет ничего милее, добрее, прекраснее, чем жизнь рядом с тобой, в колыбели из твоих рук… Обними меня покрепче, Гедеон… Не отпускай мою руку… Меня кто-то тянет вверх… Когда я пыталась писать стихи, я всегда так обозначала присутствие ангела… Ты поднял их на смех и весело разбросал бумажки по комнате… А потом мы принялись танцевать среди беспорядка, и я поклялась, что больше никаких стишков писать не буду… Помнишь, как ты фыркал на обвинения Беннета… и писал мне о зверствах англичан… и рисовал на обоях цветы из моего палисадника, когда на улице мёл снег и стояла зима… я хотела, чтобы у порога нашего дома лежал большой плетёный половичок, но миссис Бернстон сказала, что его тут же украдут… А мистер Форстер сказал, что я не доживу до утра. Я слышу, как скрипит дверь; мне кажется, что это входишь ты.
Бери меня на руки!
Унеси меня поскорее прочь от этого кошмара, чтобы я снова могла коснуться рукой твоих рыжих блестящих волос…
У меня карандаш кончился.
Гедеон!..

<Записи прерываются обширной полубесцветной чертой, оставленной грифелем упавшего карандаша>

***
…Он примчался что-то около трёх минут спустя – когда я уже успел затворить дверь и начертить на ней мелом весьма условный крест. Войска генерала Гранта, по-моему, тогда ещё стояли у заставы, когда мистер Гедеон Спилет, в изорванной, висящей клочьями одежде и кровью на щеке, с бешеным взглядом, появился прямо передо мной. Я боялся его как огня и не мог вымолвить страшного слова; но ему уже сообщили… Он, должно быть, не верил. Я знал его что-то около семнадцати лет – и никогда за это время не смог бы себе представить, что Гедеон Спилет может выглядеть вот таким страшным образом. Я боялся, что он умрёт прямо здесь. Мэри Спилет уже увезли. Её тело было расслабленным, совсем не тронутым смертными судорогами и очень, очень живым; я не выдержал. Он увидел в моих глазах слёзы и готов был меня задушить, но благоразумно остановился, вняв, очевидно, позывам ещё сохранившегося разума. В комнате он опустился на колени у пустой кровати… потом он вынул записную книжку, и рука его быстро, натренированно залетала туда-сюда, оставляя чёткие, наполненные смыслом сообщения. Едва последнее слово было написано, книжка выскользнула у него из рук; и он рухнул как подкошенный на пол, и я тщетно пытался привести его в чувства…
Больше я не видел Гедеона Спилета. Ввечеру мне сообщили, что он уехал в неизвестном направлении, оставив только несколько строк, из которых следовало, что он намерен всецело предаться своему долгу. Умереть за Родину, писал он, мне отныне будет более чем легко. Я не понял значения этих слов и оставляю их на ваше усмотрение, мистер Джереми. Теперь я вынужден попросить у вас прощения. К сожалению, это всё, что я могу сообщить по поводу судьбы Гедеона Спилета. Я знаю дальше только то же, что и вы: что он был под Ричмондом, что его взяли в плен; что он предпринял попытку к бегству и что воспользовался для этого вражеским аэростатом. К сожалению, все, к кому я обращался за информацией, указали мне на неизмеримую, страшную силу памятного урагана и заявили, что шар с его пассажирами непременно должен был погибнуть. Однако среди тех, кто верит в дальнейшую жизнь Гедеона Спилета (главным образом это вы, я и мистер Беннет), не перестаёт быть рассматриваемым предложение, что их могло унести куда-то далеко от Американского континента и именно поэтому они до сих пор не подали о себе вестей.
Мистер Джереми, помните, что я всегда готов всеми силами содействовать вам в ваших благородных поисках. Не теряйте надежды!

Найджел Форстер

1869 год.

-Спилет? Слышите ли вы?
-Да, слава Богу. Я ещё не окончательно пришёл в себя от нашего внезапного счастья, Сайрес!
Каюта на «Дункане» была мягко освещена. Сайрес Смит нешироко улыбнулся, с облегчением заметив, что Гедеон Спилет уже почти совсем оправился от перенесённых лишений. Однако он также заметил, что друг его смотрит на него каким-то особенным, чересчур спокойным и пристальным взглядом.
-Ну, скажите же, - ровно произнёс журналист. – Я же бредил тогда, на скале?
-Бредили, Спилет, - вздохнув, отвечал инженер.
-Это значит, что я упоминал женское имя, - всё таким же убийственно ровным голосом продолжал Гедеон Спилет. – Вам ведь хочется знать, кто она?
-Вы вправе не говорить этого, - твёрдо заявил Сайрес Смит.
Спилет вдруг прикрыл глаза, и страшное приглушённое рыдание вырвалось из его груди. Закрыв глаза ладонью, он несколько секунд сотрясался от слёз. Сайрес Смит подошёл к дивану, на который упал несчастный Гедеон, и положил руку на вздрагивающее плечо друга.
-Вы не знаете, как я виноват! – не скрывая всхлипываний, закричал Гедеон.
-Это ничего. – Сайрес Смит не препятствовал голове Гедеона Спилета, которая безвольно упала на его плечо. – На острове мы общими усилиями помогли Айртону. Мы сумели найти прощение для капитана Немо. Попробуем сделать что-нибудь и для вас!..



Два месяца спустя.

Здравствуйте, многоуважаемый мистер Гедеон Спилет!

Я не знаю, рассмешит или огорчит вас такое обращение, однако я пишу вам в первый раз в жизни и потому несказанно волнуюсь. Вы спросите, кто я такой. И вы вполне имеете на это право; и я отвечу вам, только, может быть, несколько позже.
Сперва я хотел бы обратиться к иной теме и с восторгом сообщить, что много лет искал вас! И вы не поверите, каким счастьем было для меня узнать, что вы и ваши товарищи спасены и находитесь на яхте шотландца Гленарвана, который командует капитан Роберт Грант! Я уже видел этого достойного молодого человека. Он произвёл на меня замечательное впечатление, и я дал себе непременный зарок с ним подружиться. Но сейчас не об этом.
А вот о чём: жгучее желание отыскать вас приумножило в десять раз одно обстоятельство, которое как гром поразило весь *** и редакцию «Нью-Йорк Геральд». Я до сих пор не могу писать об этом без волнения. Но это чудо!
Я был дома, когда кто-то заскрёбся в дверь. На пороге я нашёл пожилую женщину со следами жесточайших страданий на морщинистом лице. Это была ваша жена, мистер Спилет. Это была Мэри Эмерсон.
Теперь закройте глаза и представьте, что я вам этого не говорил (хотя, скорее всего, это будет невозможно сделать). Но всё равно: я теперь скажу вам, почему я имею право писать это письмо. Я сын сестры Мэри Эмерсон – Элизабет Бишоп, которая овдовела через несколько лет после моего рождения. Через год я лишился и матери. Не буду описывать те многочисленные злоключения, которые выпали на мою долю после того, как я остался сиротой, – скажу лишь, что никогда не помнил, что такое семья, и привык заботиться о себе сам.
Каково же было моё потрясение, когда я случайно, буквально по воле Провидения, узнал о существовании моей тётки и её мужа, то есть вас! – о, я пустился на розыски! Увы… Мне сказали, что миссис Спилет мертва, а вы исчезли в неизвестном направлении. Ваш сосед в ***, врач по имени Найджел Форстер, всеми силами мне помогал – однако мы ничего не добились. И вот, совершенно неожиданно, около года назад передо мной предстаёт эта женщина, до того похожая на мою мать!.. Мистер Спилет, простите, что я донимаю и мучаю вас, ведь по рассказам я уже успел всем сердцем вас полюбить… однако я ведь должен объяснить всё до конца. Она воскресла! Она буквально сошла с небес ради того, чтобы вместе приняться за ваши поиски!
На самом деле, как объяснил мне беспрестанно бьющийся головой о стенку мистер Форстер, он принял за смертный исход глубокий летаргический сон, и таким несчастным, глупым образом вас обрекли на несправедливейшее страдание! Мистер Спилет, вы будете правы, если возмутитесь тем, что я ещё смею чего-то просить, и я, наверное, вынужден буду бросить мою мечту о настоящей семье… Однако с тех пор, как я взял себе в память фамилию своей матери, я поклялся найти вас и у ваших ног сказать вам, что вы мой дядя и что вы вольны поступать со мной так, как вам будет угодно.
Я говорил уже, что «Нью-Йорк Геральд» не забыла вас. Вот уже несколько месяцев я сотрудничаю с мистером Беннетом, который также до последней секунды не терял надежды увидеть вас снова. Прочитав мои первые статьи, которые я с нескрываемым трепетом предоставил ему на суд, он похвалил меня и заметил, что у меня есть способности: возможно, наследственные. Вы ведь понимаете, как радостно сироте услышать это!
Возможно, когда вы получите это письмо, я и миссис Спилет будем уже у порога. Поэтому открывайте нам поскорее!

Ваш племянник
Джереми Эмерсон.

***, США.