Итак, «Таинственный остров», 1941 год. Репортаж из мастерской романсов.
Под музыку Никиты Богословского открываю документ с миссисмитом. Откровенно говоря, попытка следить глазами за Сайресом у меня провалилась, и потому текст в тот день не продвинулся ни на йоту; хоть молодой мистер Смит имел для себя такой прекрасный наглядный пример.
С первых титров, означающих действующие лица, я снова задаю себе вопрос: что за перевод был в руках у сценаристов; и поскольку я часто слышу фразы, очень походящие на речь и стиль Салье, меня сильно озадачивают такие образования, как «Неб» и «Джуп». А откуда взялся «Гедеон Спиллет», и вовсе тайна из тайн. Может (что, правда, маловероятно), создатели решили поиграть именем без ведома Верна? Пока не забыла, лезу в словарь; мгновенно думаю, что «Spillet», очевидно, образован от чего-то исходно меньшего. «Spill»? – да, первое, что приходит в голову. Кроме «пролить» или «рассыпать», это ещё и «проболтаться», а в качестве существительного может быть лучиной или скрученным кусочком бумаги для зажигания трубки и т.п. А «spile» - это вообще какой-то кол или свая. Как бы то ни было, если кто и решил подправить Великое, это было не слишком эффективно. Кто узнает подобные зыбкие и незначительные вещи? Для раскрытия образа они явно не функциональны. Ведь зритель-то русский. Фрикативный [г] Спилета, между прочим, служит куда более очевидной его характеристикой, не играющей в пользу образа ньюйоркца. Ему с его происхождением, родом занятия и темпераментом куда больше подошло бы шиковое московское «аканье».
Может, это очередной бред людей, решивших пошвыряться удвоениями. Свои придумывать, наверное, тогда было оригинально.
Воют и бьют произведения Импи Барбикена и его коллег, знамя Союза выплывает из белёсого дыма. Я привычно наслаждаюсь тем, что очень люблю в этом фильме, - невероятной добротностью кадров. И это, между прочим, подвигает меня ворчать на некоторые фильмы советского же кинематографа: если в войну сумели создать такое невероятное чудо, обладая минимумом технических средств и наверняка терпя бедствия с материальной точки зрения, где найти оправдания более поздним картинам, которые этим ну никак не могут похвастаться?
Не отвлекаться, я другой фильм смотрю. Появление Сайреса и Гедеона, как обычно, вызывает восторг.
Приученная к тому, чтобы поступаться упущениями и небрежностями режиссуры, я откровенно любуюсь той скурпулёзностью, с которой создавался внешний облик героев.
Выносить деталь на экран - потрясающий метод; человек, знающий сюжет, непременно узнает и Гедеона, в пальто и курящего, и Сайреса, в форменной кепи и с Топом на поводке.
«Летим!» Профиль Гедеона Спилета, смотрящего на теряющийся внизу Ричмонд, тут же прочно приковывает к себе взгляд.
Меня, наверное, уже боятся, когда я начинаю разбирать по косточкам речь актёров, но этот [γéрал’т] (да-да, там не вполне редуцирован заударный) повергает меня в хохот!
Слышу крик «Сайрес!». Спилет… То, как он отчаянно клонится назад, прикладывая руку к голове, словно его пригибает не ветер…
Ещё один крик его – настойчивый – «Сайрес!» - и Спилет уже без пальто, лихорадочно нагнувшийся вперёд и вперивший глаза в океан, – вот так он искал… Спилет зовёт. А Наба сшибает прибой.
Грустно – Наб возвращается один. А Спилет привстаёт, но печально опускается на место – и всё же смотрит на Наба, всё ли с ним в порядке… Сам он, во всяком случае, - нет.
Вот кто сожалеет, что процедуру приведения Сайреса в чувство нигде не отражают с подробностями, а мне лично только жаль, что Гедеон не стал слушать, бьётся ли у Сайреса сердце!
А у вас бакенбарда отклеилась!..
Этот диалог – просто чудо.) Я обычно специально смилет не вижу, но здесь!..
«Ну что ж, друзья! Мы были к этому готовы! Я ничего не хочу от вас скрывать».
«И вы правы, Сайрес...»
«...Вы имеете дело с мужественными людьми! Мы верим в вас...»
«...и вы можете на нас рассчитывать! Не правда ли, друзья?»
Вот так. Нечего было смотреть на Спилета так пристально.
Спилет кивает Пенкрофу головой, пока тот объявляет, что не хочет считаться потерпевшим крушение. Журналист, привычка!..)) А как улыбается!..
Разумеется, Спилет начинает писать ещё до того, как звучит имя Линкольна.
Спилетом я готова любоваться всегда и везде, но, что ни говори, а Сайрес с лекцией о производительной силе ржаных колосьев великолепен.) Для оператора, стоявшего кадры, Сайрес и Гедеон - несомненные противоположные точки, вершины, держащие собой композицию.
Последний ракурс этой сцены очень люблю: Гедеон и Сайрес – симметричные профили. Ну, и конец сцены… Спилет, поднимающийся к руке Сайреса – ещё до того, как он сказал «… с начала!».
Вы знаете, песня, конечно, дурацкая, но, десять тысяч бриттов, как построен кадр и как он положен на музыку! Просто ах!
Ну, и – хрестоматийно, но до чего мило – Спилет, вставший рядом с Сайресом и с нарочитой внимательностью посматривающий на его занятие, упрямо ждущий, когда тот повернёт к нему голову.)) И выкрик про топор несколько раздражает, когда Сайрес всё-таки смотрит на Спилета.
Как я всё-таки люблю кадр через заросли бамбука!
Режиссёру – браво! Наб ни на минуту не перестаёт очаровывать. «Это что такое?!..»
И вот мне пришло в голову: во что нужно кричать при дубляже, чтобы голос отзывался будто издалека? Ведь 41-ый же год, техники ноль.
«Книги! Друзья мои! Книги!..»
Мистер Гедеон, я вас обожаю. Как же искренне вы кричите: "Чёрт возьми! Порох!" И когда вы косо смотрите на мистера Смита, тоже. (И я снова обожаю тех, кто создал этот фильм; процесс добычи огня нам, разумеется, не показали, при определении координат мы видели часы Спилета издалека - и вот мы снова их встречаем. )
Не знаю, что это, но сколько я ни смотрю на Спилета, опустившего глаза в книгу, мне всё кажется, что он делает это как-то натужно. Словно старается не смотреть куда-то ещё. Страницы он листает быстро, видимо, читает не всё.
Потом и вовсе закрывает книгу и прислоняется затылком к спинке.
Кадр в пространство между двумя персонажами – в данном случае Гедеоном и Сайресом – ведь это известный приём. Обычно они потом поворачивают друг к другу головы. Да, я снова вспомнила "Титаник", ибо по все дни признаю его прекрасной режиссёрской работой!
О сцене с переглядывалками предпочту промолчать… Какое там светлое лицо у Гедеона!
( )
На «открытии» подъёмника Спилет произносит помпезную речь, пока Сайрес не одёргивает его: «Спилет, помогите».
Сцена «О табаке» не имеет слов для похвал. Это – воистину произведение искусства. Киянский… Я бы тут всю раскадровку выложила...
( ) О-БОЖЕ-МОЙ-Я-ВСЁ-ТАКИ-СДЕЛАЮ-СЕБЕ-ТАКОЙ-АВАТАР-ДЕСЯТЬ-ТЫСЯЧ-БРИТТОВ-ОН-ПРЕКРАСЕН!!!
Это, кажется, единственный случай, где я завидую Пенкрофу, - он имеет возможность причинить подобное неудобство Гедеону Спилету!
Потрясающая сцена! Разумеется, понимаешь, откуда растут корни "Условной дамы"; и я очень надеюсь, что Сайрес украдкой наблюдает за буйно скачущим Гедеоном.
Сцену у окна можно смотреть десять тысяч раз. Эдуард Пенцлин на высоте; сумбурная радость, сгоряча созданные планы, о которых мы должны были бы узнать из трезвого рассуждения...
Не знаю, напишу ли я когда-нибудь что-нибудь о тех ужасных днях, когда счастье изменило колонистам, но... на Сайреса и Гедеона здесь не наглядеться!..
А эти одинокие фигуры, гениально вмонтированные в идущую своим чередом страшную ночь... Неотвратимо гаснущие свечи... И вовремя обрывающаяся мелодия.
Как планируемый филолог и несомненный обожатель всего выше- и нижеперечисленного, не могу не положить глаз на этот момент:
Пенкроф выдаёт своё задористое восклицание с умирающей ныне Интонационной Конструкцией № 7 - эх, актёр старой школы, вот ведь классическая система! Ну, а как Спилет поправляет ему воротничок, а Сайрес светски извинятеся за просто «Пенкроф»!.. Ах.
Сцену на "Наутилусе" я, когда смотрю, обычно пропускаю. Противоречивые и обычно тяжёлые чувства она вызывает. Когда-то спокойно размышляю о недостатках и думаю, как этому стоило бы выглядеть; а когда-то - тоскую. Ах, Боже мой, какое же это время (здесь я уже могу пожалеть о нём), что на палубе ни слова не было сказано Сайресом о нравственной стороне вопроса! Отменили религиозные мотивы начисто - хорошо, но разве добродетели кто-нибудь когда-нибудь отменял? Почему только социальная точка зрения заставляет Сайреса говорить воодушевлённо? Ноль про прощение. И Капитан ничего об этом не сказал. И этот салют я, в атмосфере общего горя, всё-таки воспринимаю, понимая, впрочем, насколько это по-граждански.
Но вот с финальной сценой связаны совсем другие впечатления. Не могу хорошенько себе объяснить, почему она вызывает у меня едви ли не слёзы!.. Вспоминаю ли я, как оно всё страшно, жутко, неотвретимо шло на самом деле? Лёгкий фортепианный мотив Богословского: Сайрес, стоящий у руля и отдающий уверенные распоряжения... Когда идёт кадр наискось, вступает солист и всё они видны так чётко, по отдельности (почему Спилет стоит у борта в одиночестве?!) - тогда я способна заплакать.
Почему? Быть может, виновата жизнерадостная песенка? Для меня это характерно - включать заведомо позитивные, почти детские мотивы в очевидную трагедию: я нахожу эту особую надрывность весьма функциональной.
Так или иначе, единое настроение поддерживатся до самого последнего кадра.
Я наблюдаю за исчезающей вдали шхуной; как грустно мне её видеть, не понимаю почему! Вот у кого надо учиться средствам выразительности и изобразительности! У меня уже давно есть кое-какие идеи на этот счёт.
...Двадцатишестилетний Сайрес Смит в обществе, не подходящем никоим образом его уму, взглядам и душе, идёт навстречу своему счастью. Он сам это, конечно, не до конца понимает; рядом бредёт вечно слепой Импи Барбикен, которого мне всё-таки бывает жаль, хотя этого не следовало бы; жизненный фанфик - трудная, но интересная работа, и я очень надеюсь поскорее и с честью закончить её.
13 февраля