воскресенье, 05 сентября 2010
Осталось 10 минут до конца выходного дня. Когда проводишь его в компании пусть и милых, но чужих друзей, он кажется не потраченным впустую, а просто проведённым без толку (это разница!). Больше так не буду. Надо было оставаться дома и делать д/з по античной литературе, а ведь получилось так, что его взвалил на свои (не очень мужественные, надо сказать) плечи другой человек - тем не менее, человек хороший. Надеюсь, в этим проклятым д/з всё утрясётся и я начну его делать добросовестно, а то эта самая совесть мне уже всю душу изгрызла.
Писать нет просто никакой возможности. Когда приезжаешь домой, хочется свалиться на диван и заниматься чем-нибудь в высшей степени бесполезным и необременительным для головы; когда я была в одиннадцатом классе, с этим было проще.
Тем не менее, повесть бежит вперёд. Эту часть, я помню, я отчасти писала в Питере, отчасти дорабатывала здесь.
читать дальшеБыстро-быстро покатилось по мостовой, движение по инерции обуславливалось ещё и тем, что Лаватерра его не слышала. Её преследовал тихий, глухо-бархатный голос, звучавший где-то у неё в голове. С ней творилось что-то странное. Страх уже совсем отступил. Чем дальше она уносилась от необъяснимого, тем прекраснее и притягательней оно ей стало казаться. Безвольно откинувшись на мягкую кожаную спинку, ощущая затылком, как ей холодно и скользко, она тем не менее чувствовала теплоту и уют. Её взор, очевидно, не замечал полумрака и смутных черт сидения напротив, внутренний облик экипажа терялся и расплывался. Лихорадочно и с непонятной сладостностью она снова и снова представляла себе: вот он опять проплывает, будто на воздушной колеснице, вдоль колонн под тенистыми кронами, вот ветер в иной раз растрёпывает и вздымает его волосы, вот он всё с тем же движением поворачивает голову и его подбородок освещает солнечный луч… Его лик словно кто-то вынул из её памяти и поместил на низкий потолок кареты, и он смотрел на неё оттуда просто и одновременно непостижимо и загадочно, улыбаясь. Лаватерра, крепко сцепив руки на пылающей груди, взирала на это воплощение её грёз и кошмаров и оказалась полностью вовлечена в него. Все её думы были только о нём, вся её душа полнилась странными порхающими, невесомыми образами, в весёлом беспорядке гнавшими от себя голос рассудка.
Кони господина де Шарвиль уносили из парка Монсо совсем не ту Лаватерру, что когда-то боязливо отшатнулась от них, входя в дом на улице Св. Лазаря два года назад.
Ею овладела крайняя, туманная рассеянность. Зная, что где-то под ногами ещё смутно вращается Земной шар, она шла по нему по наитию, не заботясь от последствиях каждого шага. Сложно сказать, какая сила оберегала словно оглушённую девушку и безопасно пронесла её через прихожую по лестнице и мимо дядиного кабинета, откуда её обязательно было бы видно. Перед глазами стало немножко яснее, только когда вокруг неё выросли знакомые светлые стены её спаленки.
Лаватерра бестолково шаталась из угла в угол. Она не очень хорошо соображала, что делает и зачем ходит, – она только понимала, что ей просто необходимо двигаться: острая жажда действия владела её сознанием. Крайнее возбуждение держало её в своих объятиях: её била дрожь, и она раз за разом надевала шляпку вверх ногами или перчатки не на те руки.
Так прошёл не один час. Осознавала ли она что-нибудь теперь более ясно? Было ли просветление среди вращавшейся дымки из туманных обрывков чувств и мыслей? Лаватеррой по-прежнему управляло воспоминание о неземном существе, которого она с какой-то особой дрожащей сладостью называла Человеком.
Она то садилась, то опять вскакивала, то бросалась к портрету отца, то бежала к «Монастырским каналам», заметно побледневшим по сравнению с Коринфской колоннадой. В её мозгу теснились разрозненные образы, яркими пятнами сменявшие друг друга. Неотступное, явственное чувство чего-то нового, неиспытанного и жгуче-манящего горячило её кровь. Заслышав внизу голос своего дяди, она даже не сразу поняла, откуда он взялся.
Когда позади неё послышались грубые шаркающие шаги, ей очень сильно захотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда – ну вот хотя бы на одном из необитаемых островов, которые она видит сейчас на глобусе…
-Барышня.
Этот бухающий звук волей-неволей заставил Лаватерру повернуться.
-Ах!.. – выдохнула девушка будто от внезапно начавшегося холодного дождя; это было не мудрено, поскольку вместе с явившееся к ней в комнату горничной с потолка, как из опрокинутого ковшика, на голову полилась реальность.
-Барышня!
Оливия звала требовательно и нетерпеливо, Лаватерра откликалась едва слышно и словно плохо улавливала голос женщины.
-Ваш дядюшка просит вас в гостиную, - с надутыми губами оповестила горничная.
Было видно, что ей всей душой было противно подниматься на третий этаж и что сейчас она только и думает, как бы поскорее улизнуть отсюда.
-Для чего? – Лаватерре казалось, что она всё перестала понимать.
-Бог его знает, - сурово отозвалась Оливия. – Пожалуйте.